.
Сергей прибыл на Афон осенью 1925 года и поступил в большой русский монастырь святого Пантелеймона. Здесь он нашел идеальные условия для беспрепятственной молитвы, но его страдания продолжались.
«Мое сердце горело непрестанно… В тот период я ходил по невидимому канату над пропастями. Некое странное отчаяние захватывало меня со всех сторон, как воды объемлют утопающего. Говорю “странное”, потому что когда оно, отчаяние, отходило от меня, я как бы умирал духовно. Из этого отчаяния, как из вулкана, исторгалась горячая молитва»[116].
В течение первых пяти лет монастырской жизни он по-прежнему оставался в неведении: как жить? Только в 1930 году, после встречи со старцем Силуаном, его жизнь приняла новый поворот. Как он писал своей семье [117]:
«Этот малограмотный человек — Старец Силуан — мне ответил на вопросы, которые меня занимали и на которые никто другой мне не ответил. А ведь моя жизнь в Париже прошла в то время, когда там были весьма солидные представители высокой русской культуры в области богословия, философии и культуры вообще»[118].
Старец Силуан[119] тоже жил напряженной духовной жизнью на краю бездны и благодаря обретенному духовному опыту смог объяснить различные состояния души, которые переживал Сергей, ныне монах Софроний.
«Старец был человек малограмотный, однако, устремление его к познанию истины было никак не меньшим, чем у кого бы то ни было, но путь его к познанию искомой истины был совершенно непохожим на методы умозрительной философии…Христианство — не философия, не “учение” (доктрина), а жизнь, и все беседы и писания Старца суть свидетельство об этой жизни»[120].
Духовная жизнь старца, ходившего в школу всего две зимы, была самого высокого и редчайшего свойства, и потому он мог постичь, в каком состоянии отчаяния и молитвы пребывал отец Софроний.
«Духом он зрит разверзшуюся пред ним бездну “кромешной тьмы”, и потому молитва его горяча… Слово бессильно показать тайну этого видения и силу этой борьбы, которая может длиться годами, доколе не очистится человек от страстей, доколе не придет Божественный свет, который откроет неправду судов наших, который изведет душу на безмерные просторы истинной жизни» [121].
Другой вопрос, который продолжал преследовать Сергея на протяжении всей его жизни, — это был вопрос творчества[122]. «…Моя предыдущая карьера, естественно, подталкивала меня к размышлению о творческой работе в целом и о ее значении…»
В разговорах со старцем Силуаном это было одним из главных вопросов, и, наконец, после долгих поисков он получил ответ:
