.
Позднее отец Софроний вспоминал о своем увлечении этим цветом: «Когда я был молодым, любил лежать в саду на скамейке и смотреть в голубое небо. Позднее понял, что голубой цвет — есть образ трансцендентности. Цвет неба, синий, не имеет себе подобного на земле»[87].
Он так долго вглядывался в глубины неба, что повредил глаза и должен был несколько дней носить повязку, чтобы восстановить зрение.
«Я всегда понимал, что виденное нами небо, дивно голубое, не “стенка” вокруг Земли; что за пределами видимого лежит беспредельность космическая, непостижимая так же, как и видимое небо. Лежа на крыше моего ателье, я внимательно всматривался в небо, и оно странно приближалось ко мне, и так близко, как будто и меня уже охватывало собою. Но Тайны Своей не сообщало мне. О, я тогда страстно смотрел на все предметы, на все явления, и каждое явление, каждый предмет становились тайной. Как возможно, что простой в себе луч света разлагается на бесконечные нюансы и в целом создает картину, вечно живую, непрестанно изменяющуюся, хотя и сохраняет нечто единое?»[88]
Позднее он разработал особый оттенок серо-зелено-синего, который давал ощущение пространства и бесконечности, и использовал его для потолков в церквях, стремясь изобразить бескрайность неба и вечность. Следуя по стопам символистов, Сергей, в поисках вечного, читал их книги и посещал выставки, изучал их мысли.
«В те годы я читал о буддизме, йогах и другие мистические книги. И мне показалось, что Евангелие менее глубоко, чем другие учения. Мне подумалось, что Евангелие говорит: “Люби Бога и ближнего!” Я думал: “Это — психизм, тогда как другие учения говорили об Абсолюте Сверхличном”. Поскольку я очень любил молиться, эта молитва сохранила мою любовь ко Христу, то есть я не отверг старое. Но новое показалось мне более глубоким…Но так или иначе две вещи в то время доминировали: одна мысль — об Абсолюте Сверхличном, другая — о том, как человек может перейти грань маленькой короткой жизни.
То есть дух человека не принимает идеи смерти. Тогда огромное влияние на меня, я помню, имели слова Пушкина[89]:
Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит…»
[90]Пушкин, которого тоже мучили экзистенциальные вопросы, часто использовал метафоры лазурного и бездны в своих стихах. По словам Н.В. Гоголя, «в каждом слове (Пушкина) бездна пространства»[91].
Сергей также попал под влияние выразительного языка, присущего мистическому символизму Павла Флоренского
