— Это ты, да? Ты не даешь ей поглотить меня? Отпусти… нельзя так долго. Твои силы…
Уголки его губ дрогнули, и он провел ладонью по моим волосам.
— Мне хватит сил на нас обоих, мама.
— Когда в город войдут нейтралы, твоя сила понадобится тебе одному.
— Меня не спасёт никакая сила, если я буду знать, что ты с ума сходишь от боли, если буду знать, что ты плачешь. Я не могу больше видеть твои слёзы, понимаешь? Не могу! Это невыносимо!
— Слёз не будет, — попыталась солгать, но не вышло, и в ярко-синих глазах вспыхнуло пламя ненависти.
— Будут. Боль сожрет тебя, едва я позволю ей прорваться сквозь мой блок, мама. Он обглодает тебя до костей снова, но в этот раз я ему не позволю.
И я знала, что он прав. Обглодает и, возможно, так сильно, что я уже перестану быть сама собой.
— Пока я могу — буду держать.
И он держал, я чувствовала это онемение еще насколько дней. Оно спасало меня от полного отчаяния и давало возможность жить и дышать.
Молча слушать, как отец с братом строят стратегические планы, и даже пытаться участвовать в их дискуссиях. В первый же вечер в особняк, принадлежащий Рино, приехала Кристина с Габриэлем, Зариной и Велесом. Впервые вся наша семья была в сборе. Почти вся. Я смотрела на них, сидящих за столом, на смеющихся детей, на взрослого Велеса и Сэма, рассматривающих карту города, и чувствовала, как вдалеке остро режет лезвием — а ведь ОН мог быть здесь вместе с нами. Мог быть частью этой войны, а на по ту сторону баррикад. Мог вот так же, как Габриэль Кристину, обнимать меня за плечи, или как мой отец с Анной.
А потом вдруг что-то прорвало эту стекловату, пробилось даже через силу моего сына и ослепило острой вспышкой, полоснув по глазам и по нервам… И я вдруг осознала, что здесь сейчас происходит. Господи, да все они строят планы как убить тебя, Ник! Понимаешь? Я сижу в этой проклятой зале и слушаю, как они расправятся с тобой, когда ты войдешь в город, в какую ловушку будут заманивать нейтралов и как будут вырезать им сердца. Они называют тебя Вершитель, чтоб не произносить твоё имя, а я… я ощущаю, как боль вгрызается в мою плоть всё сильнее и сильнее, пока меня не пронизало ею насквозь, и она не прорвалась наружу.
— ХВАТИТ! — закричала и выскочила из залы, задыхаясь, к себе, держась за стену, шатаясь, пока не упала на четвереньки, придерживая уже заметный живот рукой и всхлипывая с каждым вздохом всё громче. Боже! Я не могу больше! Сэм был прав… он отпустил ненадолго, и я, кажется, сейчас от боли с ума сойду. Наверное, нечаянно… наверное… Господи! Это невыносимо!
