Он заглянул в стенограмму:
— И к тому же человек чистосердечный и глубокий знаток человеческой души!
Господин Тэкстэкс лукаво посмотрел поверх стенограммы и сразу же добавил, словно взгляд этот относился лишь к последующим словам:
— Если увидите господина Клеттерера, попросите его, пожалуйста, зайти ко мне. Относительно репки! Он знает.
Тем временем надзиратель вернулся в камеру за шляпой письмоводителя. Оскар соскочил с койки:
— Он не вернется? — спросил он и снова почувствовал тот же тяжелый ком под ложечкой.
Когда Оскар прислушивался, к нему через стены камеры проникали звуки жизни: где-то вдалеке прогрохотала пролетка. Вот мальчишка лихо насвистывает модный мотив. На бульваре рядом неистовствовали птицы. Светило солнце. И серые камни древней ограды, увитые зазеленевшим уже плющом, казалось, больше знали о жизни и смерти, чем дано знать людям.
Когда письмоводитель пришел домой, он застал там фрау Клеттерер и Ханну, опоражнивавших все ту же длинную плоскую корзину из-под цветов. Стол и так уже походил на прилавок овощного магазина. А у Ханны в руках был еще пяток яиц, и она не знала, куда их сунуть. Жена письмоводителя лежала в постели. Она притянула к себе голову мужа:
— Вернулся!
На этот раз Томас не пошел с ними, хотя Ханна его и звала. На обратном пути фрау Клеттерер спросила, что у них опять произошло.
Ступни у Ханны были маленькие, а икры, не в пример ногам фрау Клеттерер, которые смахивали на две перевернутые вниз горлышком здоровенные четверти из-под красного вина, походили на тоненькие стройные бутылки из-под рислинга. Опустив головку, она молчала.
— Ну говори уж, глупышка!
Сперва вместо ответа послышался нечленораздельный звук, который выражал не строптивость, а лишь внутреннее удовлетворение и вполне соответствовал свободной игре ее бедер.
— Он видел меня с доктором Гуфом.
— Так ведь вы после этого помирились.
— Он еще раз меня видел.
— Томас хороший мальчик, Ханна, — вступилась фрау Клеттерер за сына, — он не глуп и знает чего хочет; по мне, даже слишком хорошо знает для своего возраста. Но если ты будешь выкидывать такие фортели!.. Мне часто кажется, что ты его вовсе не любишь.
— Ну, конечно, нет! Все это еще ребячество.
На набережной показался полицейский, и мальчишки, удившие рыбу, бросились врассыпную. Сынишка письмоводителя подбежал к двум женщинам и, пересиливая страх, спросил:
— Вы не скажете, который час? Ух, как поздно! — И он помчался дальше. Он спросил лишь для отвода глаз, чтобы чем-нибудь объяснить свое бегство, совершено так же, как в свое время Оскар бросал пуделю камень.
