Оскар не пытался защищать свою честь.
— Да, а вы знаете, какого я страху натерпелся! Только на днях я прочел в газете, как одного приговорили к двенадцати годам каторги за то, что он будто бы убил горничную. А когда он двенадцать лет отсидел, выяснилось, что это вовсе не он, а кто-то другой.
Он повернулся к письмоводителю:
— Помнишь, я тебе рассказывал, что он потребовал возмещения. По двенадцати марок за день!
— Правильно, это сколько он зарабатывал в день! Всего выходило пятьдесят две тысячи пятьсот шестьдесят марок. И ты еще сказал «неплохой куш».
— Так-то так, но отгрохать двенадцать лет на каторге! И вдобавок они вычли ему все воскресенья.
— Обязаны были оплатить. Я бы на его месте еще больше запросил. По крайней мере тысяч сто!
Господин Тэкстэкс прервал диалог приятелей:
— Но, кроме вас, никто в квартиру не входил, и смерть наступила от удара вот таким тупым предметом. — Он показал обтянутый кожей свинцовый набалдашник. — И то и другое доказано с несомненностью. Так кто же тогда это сделал?
— Ну, тут уж вы сами докопаетесь. Я в этом ни капли не сомневаюсь. Из меня вы, можно сказать, вытянули больше, чем я сам знал. Прямо ювелирная работа. — Письмоводитель готов был прыснуть со смеху.
— Тем не менее пока что придется вас обоих задержать. И это, принимая во внимание все обстоятельства, может продлиться довольно долго. Но, чтобы вам было не слишком скучно, я распоряжусь поместить вас в одну камеру, прекрасную двойную камеру.
— С ванной и балконом! Окнами на юг! — Письмоводитель так и покатился.
Уже час спустя слухач из соседней камеры принес господину Тэкстэкс следующую стенограмму беседы двух приятелей:
— Ну, и что же теперь?
— Чего тут спрашивать! Каким был, таким ты и остался.
— Кем это остался?
— Болваном! Почему ты сразу не сказал следователю, что был у старого хрыча в квартире. Какая несусветная глупость! Теперь дожидайся, когда тебя выпустят.
— Ну, теперь уже поздно каяться.
(Они лежали на койках друг против друга, подперев голову руками.)
— Ты, значит, думал, что тебя никто не увидит. Так я тебе вот что скажу. Недавно мне приснилось, будто умер мой дядюшка — а у меня никакого дядюшки и в помине нет, — и будто он оставил мне сто тысяч марок. И вот я во сне тотчас же купил себе домик в Кюбахсгрунде. А когда на следующее утро я шел по старому мосту, подходит ко мне Михель и говорит: «Поздравляю с наследством. Ну как? Переехал в новый дом?» Вот оно как в Вюрцбурге-то! Но если бы даже тебя никто не видел, господин Тэкстэкс все равно бы из тебя вытянул то, что ему надо. Это же такой пройдоха, какого свет не видал!
