— И надо заказать новый катафалк. А не старые дроги, рухлядь такую никуда не годную! Не надо мне их. А то люди невесть что подумают!
— Ну, я пойду. Я тоже немножко устал. — Томас и трех минут не посидел у Люксов.
— Конечно, вы ведь тоже целый день провели на воздухе, это очень утомляет. — Фрау Люкс даже не улыбнулась.
Закрыв за собой входную дверь, Томас остановился и с минуту постоял у двери, которая вела на чердак и в светелку Ханны.
Рука сама собой схватила дверную ручку. Он держал ее снизу большим и указательным пальцами, как драгоценность, которую отстраняешь от себя, чтобы лучше разглядеть. Не могла же Ханна открыть дверь, не прикоснувшись к ручке.
Он прильнул губами к холодному металлу. «Я с ума сошел. С ума сошел. Но до чего же хорошо это сумасшествие!» И волна радости снесла его с лестницы вниз.
Он пытался успокоить себя тем, что отныне Ханна навсегда принадлежит ему. Но если бы увидеть ее хотя бы на минутку, одну только минутку! Позвать? Может быть, она подойдет к окну. Это ты, Томас? Да это я. Покойной ночи, Ханна, спи спокойно. И ты тоже… Спать! Разве тут уснешь!
Он вошел в первую комнату пристройки, повернул выключатель и снял рубашку:
— За дело!
Мать заглянула к нему из сада. Она собиралась прикрыть парники. Было душно, мог пойти дождь. Мимоходом она ласково потрепала сына по затылку и уселась в углу у открытого окна. Томас тренировался со скакалкой.
— Мы этим занимались, когда были девочками.
— А сейчас этим занимаются молодые люди, и правильно делают, что занимаются. Превосходное упражнение.
— Если ты хочешь завтра утром подняться в пять, тебе пора ложиться.
— Сегодня я вообще могу не ложиться. Я ни капельки не устал. — В спине и в затылке у него разлито было ощущение удивительной бодрости.
— После обеда тебя тут спрашивали; какой-то доктор Гуф из глазной клиники. — Она украдкой наблюдала за сыном.
Чтобы задать вопрос самым безразличным тоном, Томасу пришлось отложить скакалку:
— А что ему нужно? — Он повесил скакалку на гвоздь.
— Трудно сказать. Он часа два толковал с отцом о Шекспире и выпил за разговором три бутылки вина. Отец от него в восторге… Ты простудишься. — Она закрыла окно.
— Ничего, я привык… О Шекспире? Ну и…
— И потом он непременно хотел, чтобы я позвала Ханну… Не открывай окна!
— Жаль, что Ханны не было дома!
— «Два месяца в пансионе, милостивая государыня, — он сказал мне «милостивая государыня», хоть и не был еще пьян, — в хорошем пансионе или в доме моей матери, всего два месяца, два месяца, и это прелестное дитя…»
