«Этого уже не поправишь, — думал Оскар, — никогда и ничем не поправишь!»
Шагая в одну шеренгу — Оскар между двумя сыщиками, и справа от них Ганс Люкс, — они стали подыматься на горку, ведущую к мосту, а следом валил народ. Было еще светло.
Вдруг тишину прорезал детский крик. Младший сын Оскара увидел отца. Мальчик остановился, сложил грязные ручонки, побежал за толпой, опять остановился и, отчаянно рыдая, снова побежал.
Оскар, обернувшись, посмотрел на сына. Поистине это был тернистый путь.
Мост уже не вмещал разросшейся толпы. У Четырехструйного фонтана стояли извозчики.
— Значит, то есть вы ничего не имеете против, если мы поедем на извозчике? Я заплачу.
Верх у пролетки был поднят. Ганс Люкс взобрался на козлы. Много лет не садился он на извозчика, а вот сегодня едет уже во второй раз. Он вытащил из жилетного кармана полученные за ключ семьдесят пять пфеннигов и держал их наготове в потной руке.
Сын Оскара побежал, отчаянно рыдая, домой, взобрался, рыдая, на пятый этаж.
— Папа! Папа!
— Замолчи!
Мать втолкнула его в кухню.
Шкаф и ящики комода были открыты. Двое агентов выкидывали из них жалкий скарб. Они искали деньги и оружие, которым могла быть нанесена рана, и ничего не находили.
Фрау Беномен молча, с ненавистью, наблюдала. Она тоже предвидела, чем грозит ее мужу эта прогулка среди бела дня через весь город.
Кухню уже обыскали. Других комнат в квартире не было. Выкинутые вещи загромоздили стол. Сверху лежал старый растянутый прибор для укрепления мышц, которым Оскар пользовался в юности.
Напоследок сыщик нашел плетку и взвесил ее в руке. Она была очень тяжелая.
Пудель поднялся с пола и зарычал. В кухне ревел мальчик.
Кожа на набалдашнике проносилась, и сквозь нее поблескивал свинец. Удар этим свинцовым шариком по голове вполне мог причинить мгновенную смерть.
Молча запихнув в портфель кипы исполнительных листов, судебных предписаний и плетку, агенты удалились.
Перед домом, возбужденно обсуждая происшествие, стояли соседи. Смерть Молитора и арест Оскара занимали весь город.
В утренних газетах, которые набирались с вечера и печатались ночью, в качестве предполагаемого убийцы все еще фигурировал Соколиный Глаз.
В этот день фрау Юлия так и не открыла своей лавки. После ночи в парных постелях Соколиный Глаз еще ранним утром сквозь сон услышал свое имя:
— Георг, оденься и подожди в коридоре.
Пока он торопливо облачался, она лежала, натянув одеяло на голову.
Когда он вернулся, она уже успела одеться, прибрать комнату и, перед тем как расчесать свои каштановые с рыжеватым отливом волосы, чистила гребенку Соколиного Глаза. Они поговорили о ее волосах, словно об их общем достоянии.
