Соколиный Глаз стоял в комнате за лавкой между двумя полицейскими. Уголовный комиссар сидел с табакеркой в руках за столом под висячей лампой. Вдова, сложив руки под подбородком, растерянная и убитая, прислонилась к стене у раздвижного окошка, рядом с молодым оружейником.
Она показала, что, выйдя на площадку минут пять после ухода Соколиного Глаза, застала его у настежь отворенной двери квартиры Молитора.
Молодой полицейский — у него было детское личико и почти белые брови и ресницы — вернулся с наручниками и доложил, что следователь уже извещен.
— Господин Мангер, — сказал с сожалением уголовный комиссар, много лет покупавший у Соколиного Глаза кожу на подметки, — дело запутанное, и впредь до выяснения мы вынуждены вас задержать. — Он сунул табакерку в карман и встал, пожимая плечами.
Полицейский сказал:
— Повернитесь. — Затем бережно заложил Соколиному Глазу сперва левую, потом правую руку за спину, скрестил обе кисти и, будто старательно связывая пакет, вертел их так и этак, пока, наконец, не защелкнул наручники. Соколиный Глаз был первым преступником, которому молодой полицейский надевал оковы.
— Вам надо немедленно явиться к следователю, — обратился комиссар к оружейнику. Он уже опять вертел в руках табакерку. — И вам тоже, фрау Юлия.
Вдова, шатаясь, направилась к стулу.
— Не бойтесь. Вам ничего не будет.
Она приложила руку к бешено колотившемуся сердцу. С нее было достаточно и того, что уже есть.
Когда Соколиный Глаз на прощание попытался по-актерски поднять руку, наручники напомнили о себе. Вдова в оцепенении глядела ему вслед. Соколиный Глаз прошел мимо запечатанной двери господина Молитора, которую охраняли двое часовых, и, неловко ступая, спустился с трех каменных ступенек.
Толпа образовала широкий проход. Все затаили дыхание. И вдруг тишину разорвал чей-то крик:
— Да это обанкротившийся кожевник!
Но Соколиный Глаз только высоко вскинул голову — вверх и вправо, — вытянул губы трубочкой и, энергично работая плечами, будто такому молодцу сам черт не брат, зашагал, смущенно улыбаясь, по черному молчаливому коридору, который сразу же распался. Все кинулись вслед.
— Господи, Соколиный Глаз! — с состраданием воскликнул кто-то в толпе, очевидно, не веря в вину бывшего кожевника.
Оскар, которого со всех сторон теснили и толкали, не сдвинулся с места. Письмоводитель так и застыл с широко разинутым ртом.
— Что же это такое? — Он не знал, смеяться ему или нет.
Белесые, почти одного цвета с кожей, усики Оскара вздрагивали.
