Все стали полукругом перед несгораемым шкафом. Он походил на старинную изразцовую печь и стоял на подставке времен Ренессанса, углы которой были украшены бронзовыми львиными лапами. На одной из этих лап обнаружили клок слипшихся от крови седых волос.
Уголовный комиссар указал на царапину, которую господин Молитор, падая, прочертил каблуком по натертому паркету.
— Дверь отворил он сам: когда ему стало плохо, он, видимо, хотел кого-нибудь позвать. Открыть дверь у него еще хватило сил, а потом он кое-как добрался до спальни и, уже падая, ударился виском об эту лапу. Если принять во внимание, что Молитор был глубокий старик и к тому же саженного роста, то смерть от несчастного случая можно считать бесспорно установленной.
Господин Тэкстэкс нагнулся — выступающая вперед подставка была высотой всего сантиметров в двадцать — и провел рукой по львиной лапе.
— Совершенно такая же круглая, как набалдашник плетки у нашего убийцы и грабителя.
Бухгалтерская экспертиза установила излишек в триста двадцать марок против наличия, показанного в книгах, которые велись крайне бестолково.
— Я собирался уехать. Сел даже вчера в поезд. Но ведь мне ничего особенного не грозит, если даже вы на меня донесете! На худой конец вышлют за то, что я проживаю под чужим именем. А что я кокнул старика, это надо еще суметь доказать… пока что.
— Как это понять: «кокнул старика». Убили вы его или нет?
Швейцарец молчал, загадочно улыбаясь.
— Ну-с, на этом дело Молитора будем считать оконченным. — Уголовный комиссар потянулся, словно после завершенной тяжелой работы.
— Это, конечно, очень хорошо. Значит, тэк-с, еще сегодня можно выпустить нашего злодея; рад, весьма рад. Но меня, тэк-с, куда меньше радует, что кровь и волосы Молитора на львиной лапе обнаружили не следственные органы, а какая-то полуслепая старуха служанка. Это тэк-с, тэк-с…
Четверо мужчин покинули дом Молитора.
В «шахте», как и в любой будний день, жизнь шла своим чередом. Ребятишки галдели, младенцы пищали, на дворе стирали белье и кололи дрова, женщины судачили, переговариваясь из окна в окно, а бондарь, мастерская которого помещалась тут же, обстоятельно, не спеша, сбивал новую бочку.
Но гости за свадебным столом сидели одетые по-праздничному; Соколиный Глаз ради торжественного случая снял у соседей еще одну комнату, окна которой тоже выходили в монастырский сад и были увиты столетним плющом.
Светлой, обнадеживающей точкой засиял этот день на фоне тяжелых и долгих лет безнадежной борьбы за кусок хлеба, и каждый видел в нем первую волну прилива, который подымет их на своем гребне.
