Вокруг мертвых мужчин собирались лужи крови, за дверями котельной ожидала толпа. В голове зазвучал голос Николая: «Люди любят зрелище». Спектакль еще не окончен.
Я вышла вперед, осторожно обходя собственноручно проделанную траншею, и встала перед одним из стражей, преклонивших колено.
Он был моложе остальных – борода только начала отрастать; он потупил взгляд в пол и бормотал молитвы. Я услышала не только свое имя, но и имена настоящих святых, произнесенные так быстро, словно это было одно слово. Когда я прикоснулась к его плечу, юноша закрыл глаза, и по его щекам потекли слезы.
– Пожалуйста, простите меня, – сказал он. – Простите меня.
– Взгляни на меня, – нежно произнесла я.
Он заставил себя поднять голову. Я ласково, как мать, взяла его лицо в свои руки, хотя он едва ли был старше меня.
– Как тебя зовут?
– Владим… Владим Озваль.
– Иногда полезно сомневаться в святых, Владим. И в людях тоже.
Он, содрогнувшись, кивнул, и из его глаз покатились новые слезы.
– Мои воины носят мой символ, – сказала я, подразумевая татуировки солнечных солдат. – До сегодняшнего дня вы отделяли себя от них, уходя с головой в книги и молитвы, вместо того чтобы слушать свой народ. Будешь ли ты носить мой символ теперь?
– Да, – пылко прошептал юноша.
– Клянешься ли в верности мне и только мне?
– С радостью! – воскликнул он. – Солнечная королева!
У меня скрутило живот. Часть меня ненавидела то, что я собиралась сделать. Нельзя ли просто заставить его что-то подписать? Дать кровную клятву? Твердое обещание? Но мне нужно быть сильнее этого. Этот юноша и его товарищи ополчились против меня. Нельзя позволить, чтобы это случилось вновь. Это язык святых и страданий, язык, который они понимают.
– Расстегни рубаху, – приказала я. Уже не любящая мать и совсем другая святая – воин, орудующий священным огнем.
Солдат не мешкая завозился с пуговицами. Распахнул рубашку, обнажая грудь. Я устала и все еще чувствовала себя слабой. Нужно сосредоточиться. Мне хотелось сделать отметину, а не убить его.
Я почувствовала свет в своей руке. Прижала ладонь к гладкой коже над его сердцем, и выпустила импульс. Владим вздрогнул от прикосновения, обжигающего его плоть, но не закричал. Его глаза расширились и смотрели не моргая, лицо выражало восхищение. Когда я отняла руку, на его груди воспаленно пульсировал отпечаток моей ладони.
«Неплохо, – мрачно подумала я, – для первого опыта по нанесению увечий человеку».
Я отпустила силу, радуясь окончанию представления.
