— Батюшка, мне нечего прощать вам… я благодарен вам за все…
— Нет, не то это, не то! — внезапно оживляясь, забывая свою слабость, свои страдания, воскликнул старый князь, — это слова, я слышу их, но не чувствую…
Сын пристально, своим, как сталь, блестящим и холодным взглядом глядел на отца.
Старик продолжал всё с тем же возбуждением:
— Конечно, ты можешь, не зная многого, обвинять меня… Я никогда и ни о чём не говорил с тобою… мы не видались пятнадцать лет, да и последнее свидание наше было кратко. Ты мало знаешь меня, и я мало тебя знаю.
«Кто же виновен в этом?» — пронеслось в мыслях сына и замерло. Он слушал:
— Что было, того не вернуть и не изменить. Оправдываться перед тобой я не могу и не стану. Но я скажу тебе. как всё было. Давно, далеко это! Я был молод и жил одними лишь удовольствиями. Проказам моим и счёт терялся… Был близок ко двору. Покойница государыня Елизавета Петровна ко мне благоволила, и был я в её близком кругу ещё в трудное её время, при Анне Иоанновне… Повздорил я как-то с Алёшей, ну, знаешь, Разумовским… он, певчий, хохлёнок, зазнался больно предо мною. Я и отчестил его как подобало… Он бы и ничего, да нашлись другие… доложили. И получил я такое повеление: «Коли не желаю впредь лишиться милостей, отъехать мне в мою новгородскую вотчину Заселье, сидеть там смирно в одиночку, ни с кем не сноситься, одуматься, остынуть и ждать милостивого разрешения вернуться…» Вот я и отъехал, и сидел смирно, ни с кем не сносясь. Как ехал, думал помру с тоски да скуки. А не прошло и десяти дней — началась моя радость. В доме у нас, в Заселье, ещё при матушке вырастала Алёнушка, дочка покойного отца Никиты, нашего сельского священника. Помнил я её малым ребёнком, а как приехал тогда, вижу: девица красоты несказанной. И как взглянул я на неё, так с той самой минуты ничего другого кругом и не видел. Она и она, везде и во всём она! Полюбили мы — я её, а она меня — без оглядки, не разлучались ни на час один. И так шли недели, месяц, другой, третий, прошло полгода…
Старый князь остановился весь преображённый. Он даже выпрямился в своём кресле, даже в тусклых глазах его загорелся огонь жизни. Лицо сына оставалось спокойным, только оно как бы слегка потемнело, как бы постарело даже.
Отец продолжал:
— Через полгода пришло ко мне писание за подписью: «Елисавет». Приказано прибыть. Я отписал, что болею… Через месяц новый приказ. Я опять пишу: «Болен-де зело, а как поправлюсь — буду». Ещё через месяц третий приказ, строжайший. Нельзя было не ехать. А разлучаться нам с Алёнушкой тяжело. Везти её хотел с собою, да надумал, что обождать надо… не таково было тогда её здоровье. Тосковал я без неё в Петербурге и дни считал… Вот уже недолго!.. А тут гонец из Заселья: Алёнушка родила мне сына, а сама при смерти… Света я не взвидел. Добрая матушка наша Елисавета Петровна как узнала о моём горе, да его увидела, так сама меня послала в Заселье, а тебе крестной матерью быть вызвалась… Не застал я в живых мою Алёнушку…
