— Это ваше прошение о помиловании. Я, как начальник колонии, обязан вам предложить подать его в прокуратуру по надзору, которая отправит его в Верховный совет. Там есть специальная комиссия по рассмотрению, которая решит, отменить ли вам приговор или оставить в силе. Это если вы считаете свой приговор необоснованным. Если — нет, и вы согласны с приговором, мы заполним акт об отказе написать прошение о помиловании, и дело с концом.
— Занятно! — разлепил резиночки губ маньяк. И поднял свои глаза.
Как Вий.
Голубой свет словно озарил моё лицо. Странный и страшный тип. Эти глаза гипнотизировали жертву, забирали на себя всё внимание, топили в ложной открытости и дружелюбии. У жертвы был только один миг, чтобы за этой улыбкой и светом разглядеть тот иней отчуждения и безразличия к её жизни. А потом она тонула в обаянии. Бондаренко мог, когда хотел, становиться очень симпатичным. Как хамелеон, мигом меняющий цвет.
Только я был подготовлен и не пропустил момент. И вся его наивность одуванчика слетела, унесённая ветром знания. Знания о том, что под маской прячется богомол. Хладнокровная и кровожадная тварь.
И он понял это.
Натянулась резина старой маски, настоящего бесчеловечного лика убийцы и насильника. Утратили притяжение фонари, став просто мёртвыми галогеновыми фарами на костистой роже ублюдка. Он теперь улыбался по-иному. Криво и кисло. Ведь он иной. Давно перепрыгнувший черту, отделяющую человека от зверя.
— Вам это кажется забавным?
— Да, — голос его был глубок и хрипл. — Я так ярко порезвился, что думаю, писать прошение бесполезно. Мне всё равно не изменят приговор.
— Это значит, вы отказываетесь писать?
— Не вижу смысла.
— Хорошо, тогда я сейчас заполню акт, — я подхватил ручку.
— А вы сами, товарищ полковник, как думаете? Меня помилуют? — он улыбался шире, и в его бельмах плавало всё что угодно, ненависть, равнодушие, усталость, но не страх.
— Я лично субъективно думаю, что не помилуют. И называйте меня стандартно: «гражданин начальник». Товарищами мы уже не станем.
— Зачем же вы предлагали мне писать прошение, если сами понимаете, что мне откажут?
— Это формальная процедура.
— Что ж, раз так, то я меняю своё решение.
— То есть?
— Я буду писать прошение.
Я передал ему ручку, чуть помедлив, сомневаясь, что он говорит серьёзно. Такой странный тип мог и просто поиздеваться для собственного развлечения. Ведь это так забавно!
Он повертел ручку в пальцах. Длинных, тонких, словно лишённых крови. С шишками суставов и без волос. Как у насекомого. Потом проглядел графы и пункты, поморщил тонкую кожу на лбу и всё же выдал:
