Вот уже несколько суток вы, как севастопольцы, героически отражаете бесчисленные атаки врага, защищая родную землю. Подвиг ваш подобен подвигу сталинградцев, стоявших насмерть, но не пропустивших врага к Волге. Пусть же и к нашему морю не выйдет враг там, где стоите вы».
— Здорово, да? — спросила я, отрываясь от листовки. — Смотрите-ка, нас с севастопольцами и сталинградцами сравнивают, значит, не зря мы здесь, правда?
— Что вы лично не зря здесь, это точно, — сказал Гуменник. — Есть кому труса постыдить.
Ага, значит задело его мое замечание! И пускай. Подумаешь, какой герой.
Я искала, что бы такое сказать ему в ответ, чтобы последнее слово осталось за мной, но почему-то не нашла и, рассердившись за это на себя, удалилась с достойным видом. Пусть видит, что я никакого внимания не обращаю на всякие глупые реплики.
Выходя, я услышала, как он засмеялся. Интересно, что он нашел смешного?
Когда я направлялась домой, снова установилась гнетущая тишина. Подумав, решила идти верхом. Сначала шла быстро, потом замедлила шаги в ожидании, что фрицы, заметив меня, начнут стрельбу. Нет, они будто вымерли!
— А может быть, сейчас можно колодец расчистить? — опросила я, спускаясь в погребок. — Не бьют совсем.
— Да уже пошли, твоего распоряжения не дождались, — ответил Гундин.
— Вода есть? Хоть капельку!
— Ни капли, Нинка!
— Пойду к соседям.
— Бесполезно, они сами приходили к нам.
— А, может быть, у Торопова есть?
— Тоже нет.
Я вышла из погребка и села на камень. Солнце уже закатывалось, но даже последние лучи его были теплыми. Я вспомнила, что оставила на берегу бушлат. Ну и дьявол с ним, завтра возьму, если никто не подберет.
Странное состояние овладело мной, как будто я раздвоилась. Одна я— сидела на камне и очень хотела пить, а я другая — стояла на сцене в красивом длинном черном платье и пела песню о том, что жил на свете чернобровый славный парень молодой, и о том, как каждый вечер с песней новой возвращался он домой. А когда он песню пел, самый старый молодел, и буйный ветер утихал, и сад зеленый расцветал… Кто-то подносил мне цветы в большущем кувшине, наполненном свежей водой. И я начала из него пить, пить, пить. Но вода почему-то не утоляла жажду, а, наоборот, сушила горло. Я с трудом открыла глаза.
Что это, бредить, что ли, начинаю?
— На закате вредно кимарить на камне, — заметил Иван, подходя ко мне.
— Отрыли колодец?
— Не знаю, я был на линии. А что, у нас воды нет?
— Нет.
Постепенно все ребята пришли домой. Капитан сказал:
