В землянке сидело несколько человек. Почти всех я знала, по одного видела впервые. Невысокий шатен очень интеллигентного вида. Он что-то рассказывал обступившим его ребятам, и я отметила про себя, что редко услышишь такой красивый, глубокий голос.
— Как и следовало ожидать, они врезали по своим. Да еще как врезали!
Он говорил о фашистских самолетах, которые в первый день этих страшных боев бомбили передний край.
— А мы как раз на том участке домой пробирались. Смотрим — чистенькие позиции, только бери! Так мы чуть ли не в полный рост бегом жали, чтобы успеть наших предупредить.
— Успели?
— Успели! Только наши продвинулись, вторая партия бомбардировщиков явилась. Вот в этот раз они уже по нашей первой линии врезали, а наших-то там не было.
— А говорят, сейчас наши штурмовики тоже по своим ударили.
— Вздор, — сказал шатен, — я только что оттуда. Правда, они рискованно близко от своих начали штурм, но тут, говорят, связисты виноваты,
У меня было такое ощущение, будто это я не успела передать радиограмму и все знают, что виновата во всем я.
Пусть я умру от недосыпания, но, честное комсомольское, никогда в жизни больше не закрою глаз на вахте, только бы забыть страшный изорванный рот, кричащий: «Сволочи радисты!»
В землянку вошла хирургическая сестра Люба.
— Отдохнуть к вам, — сказала она, устало опускаясь на нары. — Вторые сутки не отходим от стола. Сейчас солдату ногу ампутировали, а ему наркоз нельзя давать: с сердцем плохо. Так и делали под местным. Я ему говорю: «Ты кричи, легче будет!» А он молчит, только зубы скрипят. А когда уже доктор допиливал… Ой, что с вами?!
Незнакомый мне парень, побелев, клонился, как ватный, к стене.
— Прекратите, — сквозь зубы сказал он, закрыв лицо руками, — нельзя же так живодерски рассказывать…
— Простите, — растерянно пробормотала Люба, — мы здесь ко всему привыкли…
— А я нет, — отрезал парень.
Когда я уходила, мне сказали, что это знаменитый Гуменник. Я оглянулась: ну, честное слово, ничего героического не было в этом аккуратном мальчике. А ведь он уже имел орден Ленина!
— Ну и герой! — ехидно бросила я.
Старшина поста крикнул мне вслед:
— Нина, ты видела листовки? Наши самолеты сбросили.
Я вернулась. Прокрутившись целый день в госпитале, я не видела никаких листовок.
— Возьми!
Я присела на нары, чтобы прочитать.
«Товарищи моряки и пехотинцы! Товарищи матросы, солдаты, офицеры! Советский народ напряженно следит за неравной битвой, которая идет на вашем участке. Он верит, что вы не отступите от занятых рубежей, не дрогнете под натиском противника!
