В завиточках блохи скачут.
Кот тоскует на полу.
Девки пьяные, а значит,
Не откажут никому.
Жарко. Девки запотели.
Молодые. Самый сок.
Подходи, кто в этом деле
Знает вкус и знает толк.
Камердинер рот раззявил,
Но он ебарь никакой.
Между тем чета хозяев
Удалилась на покой.
До постели друг сердечный
Нес Аглаю на руках.
Постоим и мы со свечкой,
И посмотрим — что и как.
На пуховую перинку,
На дубовую кровать…
Сам ей ноженьки раздвинул,
Приказал Косима звать.
Миг прошел. Косим — уж вот он!
Только скрипнуло крыльцо!
Пахнет кучер конским потом,
Застоялым жеребцом.
И, запутавшись в нарядах,
Заспешил Косим, кружа.
А графиня гак и рада,
Только губоньки дрожат.
Взглядом граф его одобрил.
Кучер молвил: «Е-мое!»
И, достав свою оглоблю,
Ввел до самых до краев.
— Не суди, граф, коль угроблю.
Велика твоя цена.
Но Аглаина утроба
Вся, как роза расцвела.
Целовал Косимка груди,
И Аглая стала плыть…
О! Косимка не забудет!
Будет внукам говорить.
Граф курил кальян. Дивился:
«Вот работа на заказ!»
И у графа пробудился
Змей трехглавый — в самый раз!
Только барыня строптива.
Показать охота прыть.
По-французски рот открыла —
Змея хочет проглотить.
С белых ляжек сок закапал,
Да испаринка меж губ…
Только змей не лез нахрапом,
Терся возле и вокруг.
И Аглая змея мучит.
Хочет крикнуть: «Караул!»
Вот и сдался гад ползучий,
Прямо в логово нырнул.
Все увидел. Все подслушал
Ваня — верный их холоп.
Быстро сбегал на конюшню,
Серп и молот приволок.
Нехорошее замыслил:
«Всех изрежу на ремни!»
Ведь холоп всегда завистлив,
Хоть услужлив, но ревнив.
Поплевав в ладони, ахнул
Изо всех холопских сил.
Млатом он ударил графа,
А графине серп вонзил.
Первый был удар удачен.
И второй удар — как раз!
Ване каторгу назначат.
И… кончается мой сказ.
Прежних графов нет в помине.
Их поместья разорят.
Но в почете и поныне
Серп и Молот в Бондарях.
Ах, ты Русь, — страна лихая!
Вечный бут и непокой.
Девки плачут, воздыхая,
Над супружеской четой.
Все почистили, помыли,
Среди дворни пересуд.
Кони бешеные в мыле
Весть печальную несут,
До Москвы, столице нашей
От тамбовского села.
И уже с Кремлевских башен
Глухо бьют колокола.
Чем пропасть от рук холуя,
Лучше встать на эшафот…
Генерал-аншеф такую
Весть навряд переживет.
Сам аншеф от слез ослепнет,
Сгинет в ночь — и был таков!
В Бондарях, в фамильном склепе
Схоронили голубков.
Не захватчи ки-татары,
Добрым чувствам вопреки,
Всю на бревна раскатали
Ту усадьбу мужики.
Сам Косим ушел в запои,
На себе рубаху рвал,
Что, мол, в графские покои
Он с оглоблею нырял.
