И она снова, уже в который раз, набрала номер фабрики.
— Позовите, пожалуйста, Кандакову… — попросила она.
— А вот и я! — раздался из дверей голос.
На пороге, улыбаясь, стояла Леночка.
Все лицо ее, такое милое и симпатичное, как-то очень приятно заострялось, собиралось в хорошенький, чуть вздернутый носик, над которым ясно и светло сияли большие глаза.
— А я задержалась! — улыбаясь, проговорила Леночка. — Ты не сердишься на меня, Люда? Нет? В универмаге детские комбинезончики дают, так меня девочки попросили взять… Я целый час в очереди стояла. А выступление Наташи — вот… Я принесла… Тут все правильно.
Она положила на стол Зориной листочки и оглянулась кругом.
— А что? Больше никого нет?
— Кукушкину какая-то женщина звонила… — не отрываясь от чтения, ответила Зорина. — Они о встрече договаривались в «Волне».
Марусин удивленно посмотрел на Люду. Та даже не покраснела, сказав это Леночке.
А слова ее попали точно.
Задрожали пухлые губы Леночки, захлопали густые ресницы, словно Леночка хотела сморгнуть попавшую в глаз соринку и не могла, что-то растерянное и жалкое появилось в ее лице.
Марусину стало жалко ее.
— Лена! — спросил он. — А вы освобожденным секретарем работаете?
— Нет… — ответила та, пытаясь улыбнуться. — Я — подснежник. Правда, с осени меня в аппарат райкома забрать обещали, а пока… Пока — подснежником работаю.
— Скорее уж васильком, — пошутил Марусин. У Леночки были голубые, как васильки, глаза.
— Не… — покачала головой Леночка. — Васильчикова — секретарь парткома, а я — подснежник.
— Все! — сказала Зорина. — Все в порядке… — она аккуратно собрала листочки. — Завтра будет в номере. — Быстро подклеила к листочкам «собаку» и, заполнив ее, встала. — Готово! — сказала она. — Пошли, Марусин, кофе пить.
Марусин встал.
— А вы не хотите с нами? — спросил он у Леночки.
— Не! — помотала головой та. — У меня еще дел много.
И — легкая — убежала.
Когда Марусин спускался по лестнице, он столкнулся с Бонапартом Яковлевичем Кукушкиным, ослепительно улыбающимся при виде его.
— Видел Кандакову? — спросил Марусин. — Она про тебя спрашивала.
— Нет. Не видел. — Ослепительная улыбка не то чтобы погасла или сникла на лице Бонапарта Яковлевича, а просто, безо всяких переходов, исчезла бесследно, и лицо снова стало равнодушным. — Спасибо, что сказал.
— Я выступление там, на столе, оставила! — вдогонку ему крикнула Зорина.
— Хорошо! — не оборачиваясь, ответил Кукушкин.
