Может быть, Бёрк и прав. Но у революций есть своя историческая традиция. Она заключается в том, чтобы не считаться с историческими традициями.
Destruam et aedificabo{99}. Это звучит гордо. Где уж там — aedificabo? В лучшем случае — aedificabitur{100}. А если угодно, то даже и не destruam: по нынешним временам кто в поле воин?
L’ai vu partout le mal ou le mieux pouvait être,
Et je l’ai blasphémé, ne pouvant le connaître;
Et ma voix, se brisant contre ce ciel d’airain,
N’a pas même eu l’honneur d’irriter le destin
{101}.
Концерт-митинг летом 1917 года. Три речи о том, что теперь не время для речей; Россия гибнет... В промежутках с той же эстрады тенора пели цыганские романсы и балерины танцевали экзотические танцы... Публика цветущего призывного возраста (единственный популярный институт старого строя — белый билет) шумно аплодировала и ораторам, и тенорам.
«В наше время говорили гораздо меньше», — сказал с недоумением один из замечательнейших русских людей Г. А. Лопатин.
Историк, вероятно, не без любопытства остановится на понятии политической ориентации. Положительно, война открывает новые горизонты даже перед людьми, видавшими, как им казалось, всякие виды. Много, например, мы знали храбрых генералов, увенчанных по заслугам всевозможными знаками отличий. Но такого заслуженного воина, как белогвардейский (прежде просто гвардейский) генерал Маннергейм, который за одну войну получил и орден Св. Георгия и орден Железного Креста, мы все же видим впервые, — если не восходить к преданиям наемных войск 17-го столетия. Наметилось и намечается еще много других вариаций на тему «Quantum mutatus ab illo Hectore...»{102}. И если бы все это были Гекторы... Теперь подобные вариации называются «переменой ориентации ввиду изменившейся конъюнктуры». Прежде это называлось иначе. В частности, в последние четыре года много людей было повешено на фронтах, да и в тылу, за гораздо меньшую амплитуду н колебаниях политической ориентации, притом независимо от какой бы то ни было конъюнктуры.
Ориентация у нас в настоящее время может быть только одна, — довольно старая: «Еже какова скорбная не сотворится нам, то вся сия Герман ради случися».
Кроме того, еще Вовенарг сказал: «Le trafic de l’honneur n’enrichit pas»{103}.
Но, может быть, он и преувеличивал.
«Капиталистическое общество было беременно социализмом. Война ускорила роды» — такова точка зрения большевиков.
Что-то в этом роде предсказано в «Апокалипсисе». О нынешних событиях все труднее мыслить иначе, как образами Апокалипсиса.
