Гукан осекся. Неприязненно подумал: «На шуточки переводит. Выгораживает»,
— Факт неприятный.
— А я что говорю: радостный?
— Угрожать гостям! Что они подумают о нас?
— Если враги, так давно думают… А если друзья, то один дурак…
— Нет. Надо сукиного сына судить,
— Вот как! — Тарасов, казалось, удивился. — А может, хватит этому «поджигателю» десяти суток? А?
Эта манера секретаря, этот его скрытый юмор не раз уже выводили Семена Парфеновича из себя. На десять лет моложе, а разговаривает с ним, старым человеком, опытным работником, как с ребенком.
— Пускай подметает дорожки в парке. А то они замусорены у тебя. Противно смотреть.
«У меня. Все у меня. А у тебя что?» — опять раздраженно подумал Гукан и сказал:
— Шикович претендует на роль воспитателя масс, а собственного сына распустил. Много денег. Машина. Дача…
Это Тарасову не понравилось. Конечно, отец отвечает. Родители у нас воспитанием занимаются плохо. Однако, когда из отдельных фактов начинали выводить теорию, что, мол, все уродливые явления результат обеспеченности родителей, что всему виной благосостояние, — это возмущало Сергея Сергеевича. Выходит, только в бедности, в нищете можно правильно воспитывать. Ерунда!
— Шикович получает в редакции столько же, сколько другие. По штатному расписанию, — холодно ответил секретарь.
Гукан смолчал. Вспомнил, как однажды в разговоре Тарасов сказал все с той же своей лукавинкой: «Ты же не отказываешься от гонорара за свою книгу, хотя писал ее не ты?»
Теперь Семен Парфенович подумал: «Ясно. Стоит за Шиковича».
Постарался смягчить, чтоб Тарасов не подумал, что он хочет «потопить» своего соавтора:
— Конечно, за такими шалопаями разве уследишь. Хорошо, что мои во время войны выросли. В эвакуации. Узнали и цену хлеба, и цену копейки.
Тарасов весело крикнул в трубку:
— Что-то ты, Семен Парфенович, кидаешься сегодня из стороны в сторону. То все валишь на родителей, то совсем снимаешь с них вину. Нет, родителей-коммунистов мы послушаем. На одном из очередных бюро горкома. Прости. У меня люди.
А родители еще ничего не знали. Валентина Андреевна была на даче, а Кирилл с самого утра забрался в партархив. После рассказа Яроша он решил немедленно заняться подпольем, во всем разобраться и написать правдивую книгу. Бывал он подчас ленив, иной раз работал с прохладцей. Но уж когда загорался, то как одержимый сидел по шестнадцать часов в сутки. «Работаю, как Бальзак», — шутливо хвастался он перед близкими. Так он трудился последнюю неделю. С утра — в архиве, вторую половину дня — в редакции, вечером — дома, приводил в порядок то, что удалось раздобыть утром. А материалов в архиве — горы. Интереснейших документов. За шестнадцать лет не все даже систематизированы. Штат архива невелик. Начальник, старый коммунист Сыроквашка Мина Азарович, в прошлом директор музея, больше интересовался эпохой гражданской войны, когда он был молод и сам партизанил в Полесье. Писал даже какие-то мемуары. В начале Отечественной войны судьба занесла его в далекий Новосибирск, где ему поручили хранение вывезенных из Ленинграда архивов.
