Он хмыкнул. Это не могло закончиться никогда. Даже если бы он сдался. Особенно если бы он сдался. И бесконечная игра с Каеной, может быть, никому не приносила ни капли удовольствия, ей самой уж точно, но он привык. Привык балансировать на грани между чудовищем и… И той, о которой предпочитал не вспоминать никогда в своей безрадостной жизни.
— Почему? — сухо спросила она, возвращаясь на трон. — Шэрра. Ты издеваешься, верно? Имя твоей покойной супруги?
— Она была мне не просто супругой. Она была матерью моей дочери.
— Отвратительной матерью! Я могла бы быть лучше.
— Каена, — хмыкнул он. — Это даже звучит, как парадокс.
Он сначала говорил с нею пусть не как обыкновенный подданный, пусть с дерзостью в голосе, но всё же… А теперь, стоило только его зелёным глазам перестать видеть в ней отвратительное чудовище, в голос вернулась печаль. Такая глубокая, такая безграничная, что в ней можно было бездумно утонуть и больше никогда не вырваться на свободу. И, безусловно, Каена была готова на подобную жертву. Если б только Рэн ей позволил…
Она не понимала — откуда в нём взялось столько боли. Откуда взялось столько ненависти к тому, чем она стала, если было столько мягкой, тихой любви к тому, чем была. Но, так или иначе, его чувства всегда стояли наперекор её собственных. Она что тогда, что сейчас — любила. Он, что в прошлом, что нынче, не принимал тот вид её любви.
Трон исколол её руки. Трон оставил следы на её алебастровом теле. И Каена чувствовала слабость. Она знала, что сегодня вновь не сможет уснуть, кто б ни составил ей компанию. И она уже ненавидела эту девицу, умудрившуюся одним только именем, этим несчастным напоминанием о прошлом, ворваться в их жизнь.
Удивительно. Он никогда не смотрел на тех, кто был лишён вечности и дара. И что же? Только тогда, когда она всё это обрела, окончательно от неё отвернулся.
— Ты всё ещё можешь, — наконец-то промолвила женщина, прерывая безудержную немоту, — всё исправить. Но ты не хочешь этого делать. Ты только делаешь вид. Ты только…
Она запнулась и покачала головой. Не было сил заканчивать эту гадкую фразу. Наверное, ей безудержно хотелось плакать, хотя — и это было бы глупостью, но Каена не позволяла. Не позволяла себе ни минуты, ни секундочки того самого покоя, о котором столько лет он позволял себе мечтать.
— Твоя жена, — промолвила она, — мертва. Равно как давно уже мёртв мой драгоценный супруг. Что тебе мешает, Роларэн? Что тебе опять… мешает?
