Сократилин спустился под мост. Середину моста поддерживали два столба, почему-то даже нескрепленные. Прошлись по мосту, потопали. Левцов прыгнул. Мост покачнулся, но ничего, устоял.
— Ну что ты скажешь, старшина, про этот чудо-мост? — спросил Левцов.
— Хреново наше дело, Ричард Львиное Сердце. — Богдан потрогал на гимнастерке Левцова пуговицу, повертел ее. — А может, попробуем?
— С ума сошел! Он же на соплях.
Богдан вздохнул:
— Конечно. А все-таки? Ведь чего мы только не пережили! И теперь бросать просто так исправную машину обидно. Я все-таки попробую.
— А если провалишься?
— Наверное, вылезу. Речка-то вшивая.
— Не проскочить. А впрочем, — Левцов взял Сократилина за руки, пожал их, — давай, старшина!
— Правильно. Или пан, или пропал, — сказал Могилкин.
В машине остался один Сократилин. Левцов с Могилкиным перешли мост и наблюдали за Сократилиным с противоположного берега. Богдан решил проскочить мост на бешеной скорости. И чтоб иметь разбег, далеко отъехал назад. Реку и мост спеленали серые сумерки. Темным пятном маячил танк. И было очень тихо.
Тишину разодрал рев мотора. Танк ринулся к мосту. Могилкин не понял, кто застонал: Левцов ли, мост ли, или он сам. Но он очень хорошо слышал стон и видел, как мост повело вправо, потом влево, потом его изогнуло, как резиновый, Могилкину стало до ужаса страшно. Он закрыл глаза и сквозь рев мотора услышал сначала слабый треск, а потом грохот. Все смешалось — и рев, и треск, и грохот. Могилкин открыл глаза и в пяти метрах от себя увидел открытый люк танка и белое, как бумага, лицо Сократилина.
— Переехал? — прошептал Могилкин.
— А мост? Цел мост? — шепотом спросил Богдан.
— Хана мосту! Как не бывало! Один столб торчит, — сказал Левцов, снял пилотку, помял ее и опять напялил на макушку. — Ну, брат… Такое и в кино не покажут. Молодец. Какой же ты молодчина, старшина, и сам не понимаешь!
Могилкину тоже хотелось похвалить Сократилина, но у него не находилось подходящих слов.
— Вот здорово! А я-то напугался! — сквозь слезы выдавил Могилкин и вытер рукавом гимнастерки глаза.
Похвалу «экипажа» Богдан принял как должное и самодовольно ухмыльнулся.
— Это что… Не в таких переплетах бывали… Ну что ж, поехали! — бодро сказал он, а про себя подумал: «Боже мой, когда это все кончится?»
Богдану страшно было разогнуть спину, пошевелить рукой. Когда он сидел без движения, то не чувствовал своего тела. Но стоило только пошевелиться, тело начинало медленно, тупо ныть, словно под неимоверной тяжестью. Особенно Сократилина мучили руки. Их как будто раздавили.
