Вот какого рода странное существо выбежало из кустов навстречу молоденькой Строгановой.
— Что ты делала тут, на бережку, Алызга? — с любопытством, глядя в круглое лицо дикарки, спросила Таня.
Та вспыхнула и потупила голову.
— Так… Алызга глядела на воду… глядела как прыгают и резвятся кули [водяные духи].
— Вот-то глупая!… Это не кули твои, а речные струи, Алызга, — звонко рассмеялась Танюша.
Румянец сбежал с круглого лица остячки, она заметно побледнела.
— Тссс! Не гневи великого Сорнэ-Турома, — вся дрожа вскричала она, — не гневи, госпожа моя… Не было бы от того худо…
— Ха, ха, ха! — еще громче и веселее рассмеялась Танюша, — аль ты запамятовала с кем говоришь, Алызга? Духов мне ваших бояться велишь. Да ведь я христианка, православная, глупенькая ты бабенка, Алызга! Нешто можно мне верить в существование ваших бездушных богов!
— Ох, не говори, не говори так, хозяйка, испуганно прошептала дикарка и глаза ее округлились от ужаса. — Великий Ун-тонг услышит твои речи и тогда беда: пропала и госпожа, и Алызга.
— Ничего, не пропала! — тряхнув красивой головкой с толстой русой косой, произнесла Таня. — Не боюсь я твоих глупых божков, Алызга… Один Бог на небе истинный, христианский… И нету, опричь его, других богов, — строго и резко произнесла девочка.
Потом, помолчав немного, добавила мягче, обвивая за шею рукою свою круглолицую подругу:
— Голубушка Алызга, ты любишь меня?
Ее голубые глазки ласково засияли навстречу всегда угрюмым маленьким глазкам дикарки. Тонкие пальчики любовно перебирали темно-русые, твердые и жесткие, как солома, прямые волосы Алызги. Нежная белая ручка продолжала обнимать сильную шею молодой полонянки.
— Ты крепко любишь меня, Алызга? — заглядывая ей в лицо, еще раз спросила Таня.
Дикарка угрюмо взглянула в хорошенькое личико Строгановой и резким движением отстранилась от нее.
— А за што мне любить тебя, госпожа? — усмехнувшись произнесли ее толстые губы.
— Как за што? — так и встрепенулась обиженная Таня, — я ль тебе не дарила и летники [сарафаны] шелковые, и ферязи [верхние одежды], и телогреи, и венцы, жемчугом и камнями осыпанные [девичий головной убор], и бусы, и ленты, и чеботы, шитые золотом да серебром? Только ты не брала их, Алызга, и глядеть не хотела на подарки мои. А небось, мониста и бусы брала от твоей казацкой царевны [жены Кучума, хана Киргиз-Кайсацкой орды. Русские люди того времени кайсаков звали казаками], небось, и сейчас ракушки да монисты носишь, дарованные ею тебе.
