Что интересно, императрица сошлась обратно с моим братом именно на почве религии. После войны, как я уже упоминал, Александр ударился в религию и мистицизм. Даже запретил масонские ложи, хотя до этого слыл заядлым масоном. Впрочем, о непоследовательности моего брата я тоже упоминал.
Александр уехал в Таганрог раньше Елизаветы, чтобы подготовить ее прием. Вдобавок, императрица была больна и не могла переносить длительные поездки, а посему она планировала частые остановки.
С братом я прощался с двойственным чувством. С одной стороны мы не были близки, ибо он, прежде всего, был мой император. Да и братом, мне настоящему, он не являлся. Но за те тринадцать лет, что я провел в этом мире, это время стало мне родным, а Александр стал частью той жизни, к которой я привык. Если история в последний момент не поменяет свое русло, то скоро изменится моя жизнь, а то, к чему я успел привыкнуть, опять станет прошлым. Поэтому после его отъезда, мне стало грустно и немного одиноко. Благо у меня была семья, которая совсем недавно пополнилась малышкой Александрой. В прошлой жизни я и предположить не мог что стану многодетным отцом. Но вот стал, и это оказалось самое лучшее, что произошло со мной в этом мире.
Вечером 25 ноября ко мне в Аничков дворец буквально вбежал граф Милорадович. По тому, что на нем не было лица, я понял, что то, чего я ожидал, случилось. Михаил Андреевич шагал по приемной взволнованный и со слезами на глазах.
- Что случилось, Михаил Андреевич? - спросил я.
- Ужасное известие, - ответил он. Я провел его в кабинет, где он, рыдая, отдал мне письма от князя Волконского и генерала Дибича, говоря:
- Император умирает, остаётся лишь слабая надежда.
Оказалось, что история с моим появлением в этом мире ничуть не изменилась.
Те два дня до того, как пришло окончательное известие, что Александр скончался, я провел довольно лихорадочно. Для соблюдения приличий я несколько раз навещал свою мать, но остальное время я провел встречаясь с нужными людьми и в написании нескольких десятков писем и приказов. Первым я вызвал капитана Соколова, дабы обсудить с ним списки членов тайных обществ, подлежащих аресту. Я также два раза встречался с генералом Милорадовичем, а письмом попросил генерала Паскевича, быть наготове и ежели понадобиться, двинуть одну из дивизий его корпуса форсированным маршем к Петербургу. Декабрь не самый подходящий месяц для маршей. Обычно войска сидят на зимних квартирах, но тут ситуация могла стать чрезвычайной. Да и дивизию все же легче перебросить и обеспечить, чем целый корпус.
