Трудно сказать, куда бы привела политика Ратенау Германию и Европу, если бы у него было время для ее полноценного осуществления. Времени у него не оказалось. Спустя полгода после начала осуществления своего политического курса он был убит.
Я уже писал о том, что Ратенау возбуждал в массе настоящую любовь и настоящую ненависть. Причем ненависть была дикой, иррациональной, чуждой какой бы то ни было дискуссии, первобытная ненависть. Такой ненависти со времен Ратенау удостоился только один немецкий политик—Гитлер. Понятно, что ненавистники Гитлера отличаются от ненавистников Ратенау не меньше, чем два этих человека отличаются друг от друга. «Забить эту свинью!»—таков был язык противников Ратенау И все же всех ошарашил простой и будничный газетный заголовок: «Убит министр иностранных дел Вальтер Ратенау!» Возникло такое чувство, словно почва уходит из-под ног, и чувство это усилилось до чрезвычайности, когда стало известно, как легко, без усилий, просто и буднично было совершено преступление.
Каждое утро в определенное время Ратенау отъезжал в открытом автомобиле от своего дома в министерство на Вильгелъмштрассе. Итак, однажды утром на тихой улице его поджидало другое авто, которое поехало следом за машиной министра, обогнало спокойно едущего Ратенау и — в момент обгона, трое пассажиров, совсем еще юнцы, вынули револьверы и почти в упор, в голову и в грудь, расстреляли министра иностранных дел Германской республики. После чего газанули и скрылись из виду. (Тетерь на месте покушения стоит памятный знак.)
Вот так просто все получилось. В известном смысле — колумбово яйцо. И произошло это у нас в Берлин-Груневальде, а не в Каракасе и не в Монтевидео. Можно было осмотреть место происшествия: обычная улица берлинского предместья, ничем не отличающаяся от десятков других улиц. Преступники, как это скоро узнали, были очень молоды, вроде нас, один из них был гимназистом>42. На его месте вполне мог оказаться тот или другой мой одноклассник, еще вчера говоривший: «Забить эту свинью!» При всем возмущении, ярости, боли было нечто едва ли не комичное в том, с какой легкостью было совершено преступление: естественно, ужасно просто, мы в себя не могли прийти от этой само собой разумеющейся простоты. Выходило, что делать историю жутко, именно что жутко легко. Получалось, что будущее принадлежит не тем, кто, как Ратенау, прилагает немалые усилия для того, чтобы стать незаурядной личностью, а молодчикам, вроде Техова и Фишера, которые просто научились хорошо водить автомобиль и хорошо стрелять.
