Полистав для виду тетрадку, Варя встает:
— Меня ребята в клуб звали. Я скоро вернусь.
Она идет к Голубеву.
— Я на запани уже работала… А мне это очень необходимо… Вы не думайте, я управлюсь…
Но Голубев не спорит:
— Это ты хорошо придумала. Я и сам хотел о тебе сказать. Но видишь, что здесь делается! Закрутился. А ты тамошних пристыди: что ж они смотрят, черти этакие! Два раза прорвало. А запань построена хоть куда.
Потом он внимательно смотрит на Варю и говорит:
— Ну, значит, желаю удачи. А все-таки… Неженки вы, вот что!
Слове «неженки» он выговаривает с такой ласковой усмешкой, что и Варя невольно улыбается. Она уходит. Голубев призадумался: так бывает — вспомнишь что-нибудь, и сразу чуть ли не вся жизнь встанет. Слово «неженка» тоже значилось где-то в жизни Голубева. Это старик Семенов ему сказал: «Неженки вы». Лет двадцать пять назад… Значит, и они были неженками. А от этих не ждали: математика, субботники, прорывы ликвидировать, какая уж тут нежность! А у них, между прочим, сердца нелуженые. Молодость, ничего не пропишешь. Говорят — возраст грубый, а он, может быть самый нежный… Ну, надо с этими пильщиками договориться!
Быстро пронеслись в его голове люди и годы: Соня, тюрьма, как ему книжку принесли с передачей и точками в буквах было проставлено: «Насчет Веры поняла, но ложь остается ложью», как умирал Картыгин и не было письма от матери, а Голубев написал за мать, читал вслух и говорил: «Доктор запретил тебе читать», как в Шуе… Но вот и пильщики.
Вернувшись домой, Варя постаралась возможно веселее сказать:
— Знаешь, что произошло? Меня-то на бельковскую запань посылают. Правда! Придется нам расстаться. Так, Петр, и лучше: месяц, другой поживем врозь, а там и сговоримся.
Эти слова она приготовила, когда шла домой. Она смягчила их грустью глаз. Мезенцев встал и робко подошел к ней. Она его обняла. Они долго молчали, грустные и счастливые. На следующее утро Варя уехала. Для нее начиналась вторая жизнь.
Эту жизнь она увидала впервые с крутого берега. Внизу широкая река. Золотые бревна несутся по ней. Но вот они останавливаются, поворачивают, как испуганное стадо, они вбегают в хлев. Лес идет с верховьев Двины, с Вычегды, с Сухоны. Иногда он идет тихо и задумчиво. Иногда он возмущается, бревна сердито громоздятся друг на друга, вся река покрывается древесиной и скрипит запань. Кажется, еще минута — и лес победит, он разорвет хомуты, вырвет медведки и кинется дальше к морю. Но люди сильнее. Они проверяют хомуты. Медведки крепко вкопаны. Запань скрипит, для вида поддается и снова выпрямляется.
