– А как, ты думаешь, меня звали до того, как я стала… такой? – внезапно с ненавистью спрашивает она, и я впадаю в легкую панику.
Да откуда же мне это знать? А отвечать нужно, и как можно быстрее, воздух вокруг ведьмы начинает ощутимо холодать, и в нем проскакивают редкие синие искорки.
– Сирень, ты что, забыла? Я ведь не из этого мира, как я могу такое знать? – Стараясь не выдать голосом испуг, начинаю уговаривать ведьму, едва заметно отодвигаясь подальше.
Хотя особенно двигаться тут некуда, вот он, край, а за ним полная острых обломков глубокая трещина.
– Ладно, сама скажу, – сквозь зубы процедила она, с видимым усилием беря себя в руки. – Все равно здесь все это знают. Я – Латринея Аглензайр, вдова князя Эрнилинса Аглензайра. Старшего брата Роулиниза Аглензайра, известного тебе под именем Роул.
Несколько минут я ошарашенно молчала, на все лады обкатывая в мозгу эту неожиданную информацию. Нет, не верить Сирени у меня не было никаких оснований. Только не в этот раз. Слишком звенел гневом ее голос и слишком близко подошла она в этот момент к той, никому не ведомой границе, за которой прячется тайна возникновения диких ведьм.
Но куча предположений, которые возникли после этого заявления, просто разжигали мое любопытство, побуждая задать те вопросы, которых и в помине не было в моем арсенале в начале этого разговора. И только обострившееся чувство самосохранения не позволяло мне выпалить их в ведьму автоматной очередью.
– Не бойся, – горько усмехнулась Сирень, – я уже спокойна. Можешь спрашивать дальше. Хотя это очень долгая история, и рассказать тебе все сейчас я просто не успею. Попроси Малину, как у нее будет свободное время, скажешь, я разрешила. А сейчас поведаю только главное: там, в этой сокровищнице, находится самое дорогое, что у меня есть. Мой сын. И Роул никогда не отдаст его добровольно, он и жив пока лишь потому, что без старинного амулета-ключа, заговоренного на крови рода Аглензайр, эту сокровищницу открыть невозможно. Она вся опутана сложнейшей защитой, и каждый ступивший под ее своды без секретного отпирающего заклинания и родового артефакта немедленно погибнет. А если защита не сможет устранить непрошеного гостя, то сработает заклинание, которое уничтожит саму сокровищницу.
Я все так же продолжала молчать, переваривая услышанное. С того самого момента как я узнала, что у князя были подлые планы насчет меня и моего ребенка, я не могла не думать о детях. С совершенно новой для меня точки зрения – как потенциальной мамы. Ведь до этого я сама всегда была ребенком, и в интернате, и дома за меня все решали старшие, и принимать меня в свой вожделенный взрослый мир, где можно делать или не делать все, что захочется, они как-то не спешили. Или это я сама, повинуясь подсознательной житейской логике, не торопилась бросаться грудью на амбразуры самостоятельного быта? А этот мир сразу, с первых часов, начал требовать от меня все более сложных и необратимых решений и поступков, научив быть еще осторожнее. Хотя раньше я искренне считала, что осмотрительнее меня нет ни одной девчонки ни на хуторе, ни в интернате.
