А обман добропорядочных супругов Лобановых остался без последствий — ведь практически вся дворня ненавидела свою хозяйку, а значит, некому и было донести. «Многое творилось не так, как она велела, многое от нее скрывалось, и не было случая, чтобы кто-либо донес ей о том, что могло вызвать ее гнев».
* * *
Был у Варвары Петровны и дворник Андрей. Житова описывает его с явной симпатией: «Замечательно огромное, но совершенно пропорциональное с его гигантским ростом лицо Андрея всегда сияло добродушной улыбкой. Сила его была необыкновенная, а руки так велики, что когда ему случалось меня брать на руки, я чувствовала себя как в экипаже».
Андрей был глух и нем, жил в деревянном флигеле, у лестницы и обладал известностью общемосковской. Варвара Петровна щеголяла своим дворником-гигантом, превосходно его одевала. В Москве зеленая блестящая бочка и красивая серая в яблоках заводская лошадь, с которыми Андрей в неизменной кумачовой рубашке ездил за водой, были очень популярны у фонтана близ Александровского сада. Там все приветствовали тургеневского немого.
А еще был у Андрея песик, белый с коричневыми пятнами. И этот песик чем-то не понравился хозяйке, и она велела утопить животное. Что Андрей и сделал на Москве-реке, в районе Лужников.
Иван Сергеевич любил свою злодейку-мать. И тоже, как Андрей Варвару Житову, носил ее иной раз на руках (видимо, это было традиционным ритуалом в доме на Остоженке). Да и хозяйка в дни приезда сына старалась сдерживать свой пыл. Правда, это ей давалась не всегда, и впечатлительный писатель иной раз убегал спасаться от разгневанной мамаши к брату Николаю, жившему неподалеку, на Пречистенке.
Зато во времена затиший все было мирно и покойно. Иван Сергеевич располагался на своих любимых антресолях, где и принимал огромное количество гостей. Один из них, писатель Борис Зайцев упоминал: «Тургенев жил… зимой в Москве с матерью на Остоженке, в доме Лошаковского, занимая комнаты в мезонине — теплые, уютные, с нерассказуемой прелестью старинных московских домов… В Москве к нему приезжал Грановский, и они горячо рассуждали в верхних комнатах о крепостном праве, об освобождении крестьян».
Кроме Грановского здесь появлялись Михаил Щепкин, Пров Садовский и многие другие знаменитости литературы и театра. А также живописи. В частности, художник Лев Жемчужников (один из «компонентов» гениального Козьмы Пруткова) и еще один художник, Кирилл Горбунов, устроили тут, у Тургенева на антресолях, состязание. Правда, не в живописи, а в вокальных упражнениях. Победителем был признан (разумеется, самим Тургеневым) Кирилл. Иван Сергеевич писал потом о его пении: «В нем была неподдельная глубокая страсть и молодость, и сила, и сладость, и какая-то увлекательно беспечная грустная скорбь. Русская правдивая горячая душа звучала и дышала в нем и так и хватала вас за сердце, хватала прямо за его русские струны. От звука его голоса веяло чем-то родным и необозримо широким, словно знакомая степь раскидывалась перед вами, уходя в бесконечную даль».
