На место происшествия сразу же прибыл Ф. Дзержинский. Да что Дзержинский — даже Ленин не поленился и приехал с извинениями, которые в знак уважения и сострадания высказал по-немецки.
Убийцы очень скоро были пойманы, однако наказания не понесли. Блюмкин, в частности, был амнистирован «ввиду добровольной явки и данного им объяснения обстоятельств убийства германского посла графа Мирбаха».
Блюмкин стал своего рода героем. Вадим Шершеневич спустя пару месяцев посвятил ему стихотворение:
Другим надо славы, серебряных ложечек,
Другим стоит много слез, —
А мне бы только любви немножечко,
Да десятка два папирос.
Похоже, что за заговором против Мирбаха стояли отнюдь не левые эсеры, как гласила версия официальная, а сама партия большевиков, в планы которой входил разгром левых эсеров. И случай с Мирбахом был провокацией.
Причем провокацией удачной. Резонанс был невообразимый. Паника возникла даже в тюрьмах. Находившийся в то время в заключении книгоиздатель Михаил Сабашников впоследствии писал: «В открытое окно к нам со двора донесся как-то чей-то возглас: „Мирбаха убили!“ В камерах началось необычайное волнение. Шум заключенных, окрики надзирателей. Беготня по коридорам. Хлопанье дверьми. Кто-то снаружи ломится в ворота тюрьмы. Раздался выстрел, другой, через некоторый промежуток третий. „Надзирателя убили“, — крикнул кто-то, пробегая по коридору. Все сразу смолкло. Долго стояла мертвая тишина… Наконец послышалось какое-то движение по коридору. Обходили камеры. Обыскивали заключенных. Мы сидели как на иголках… Вот отомкнули нашу камеру и тщательно, не говоря ни слова, обыскали все наши вещи».
Одновременно начался мятеж левых эсеров, который, как известно, был подавлен.
В особняке же разместился Бюробин — Бюро обслуживания иностранцев. Здесь, на одной из вечеринок Михаил Булгаков познакомился со своей второй супругой Л. Е. Белосельской-Белозерской. Любовь Евгеньевна об этом вспоминала: «Передо мною стоял человек лет 30—32-х; волосы светлые, гладко причесанные на косой пробор. Глаза голубые, черты лица неправильные, ноздри грубо вырезанные; когда говорит, морщит лоб. Но лицо, в общем, привлекательное, лицо больших возможностей. Это значит — способно выражать самые разнообразные чувства. Я долго мучилась, прежде чем сообразила, на кого же все-таки походил Михаил Булгаков. И вдруг меня осенило — на молодого Шаляпина! Одет он был в глухую черную толстовку без пояса, «распашонкой». Я не привыкла к такому мужскому силуэту, он показался мне слегка комичным, так же как и лакированные ботинки с ярко-желтым верхом, которые я сразу вслух окрестила «цыплячьими» и посмеялась. Когда мы познакомились ближе, он сказал мне не без горечи:
