Основные классы (обычно 3—8) шли по одной линии в ряд, гуськом друг за другом, составляя как бы продолжение рекреационного зала. Это создавало известные неудобства, особенно при имевших иногда место опозданиях учителей, в большинстве случаев совмещавших занятия у нас с преподаванием в казенных гимназиях… В конце каждого урока раздавался сначала оглушительный звонок швейцара, а вслед за ним распахивались двухстворчатые двери класса, на пороге появлялся старший надзиратель с сакраментальными словами «урок кончен!», и он шел дальше, повторяя в каждом классе ту же формулу».
Главным же, пожалуй, вызовом, который Лев Иванович бросал обществу, было отношение гимназии к Закону Божьему, да и к религиозности вообще. Иков писал: «Молитву «творили» по классам, а не в общем зале, перед началом первого урока и по окончании последнего, кроме того, она читалась на уроке Закона Божьего, независимо от того, «возносили» ее уже в данный день или нет. Если в последнем случае еще соблюдался известный декорум (наш протоиерей о. Иванцов был большим ханжой), то обычно эти моления (перед учением: «Преблагий Господи, ниспошли нам благодать духа святого…» и после занятий: «Благодарим тебе, создателю, яко сподобил еси нас благодати твоея») превращались в нечто кощунственное, с точки зрения религиозного человека. Дежурный по классу, стремясь как можно скорее покончить со своей тягостной обязанностью, читал молитвы скороговоркой, глотая слоги и целые слова, без всякого чувства и толка; большинство учеников явно его не слушало, а учителя с нетерпением ждали конца принудительной процедуры. Редкий из них удостаивал «преблагого Господа» легкого крестного знамения, которым небрежно «осенял» свой жилет педагог.
Гимназическая администрация не могла, конечно, отказаться совсем от этого ритуала. Но она ввела его в тесные рамки и тем самым облегчила наше положение.
К чести и достоинству нашей дирекции надо отнести отсутствие у нас обязательного говения… Я не знаю, какими мотивами руководствовался Л.И., не вводя этого стеснительного для всех обряда, и — главное — как ему удалось добиться такой вольнодумной льготы… Во всяком случае, исполать ему за то, что он не допустил насилия над нашей совестью».
* * *
22 октября 1893 года на торжествах в честь 25-летия своей гимназии Лев Поливанов был серьезен. Говорил в своей речи:
— Наша гимназия была избрана местом обучения тою средою русского общества, которая понимает, что как бы ни была страна сильна своими материальными силами, как бы обширны ни были ее размеры, сколько бы новых богатств ни открыла она в недрах своей земли, она будет бессильным трупом без многочисленного слоя граждан, вооруженных с детства серьезным гуманитарным образованием, законченным в университете трудом в области строгой науки. На всех поприщах нужны такие люди в стране, желающей жить достойной историческою жизнью.
