Во время строительства храма (в отличие от копии, оригинал был долгостроем) по Москве ходили слухи о злодействах, творящихся вокруг объекта. Жители окрестных домов доносили в полицию о странных стуках, беспокоящих их по ночам, о тайных подкопах, которые якобы ведутся. Все это увязывалось с репутацией самого места — Чертолья. Оно было названо так по реке Черторый (словно черт ее рыл) и пользовалось славой дьявольской.
Одна из горожанок до того дошла, что донесла на продавца цветочной лавки, не пустившего ее в свою подсобку. Барыня заподозрила неладное, вызвала полицию, та сообщение восприняла всерьез, явилась с обыском, но ничего злокозненного в лавочке не обнаружила.
Лишь спустя полсотни лет после закладки, храм наконец-то достроили, освятили и официально объявили московской святыней. Правда, и тут не обошлось без конфуза. Торжества планировали провести в 1881 году, приурочив их к 25-летию царствования Александра II. Но незадолго до них монарх был взорван. Объявили траур, празднование перенесли. А торопливый репортер из «Русских ведомостей» исхитрился опубликовать подробнейший отчет об освящении… за год до самого освящения. За что был изгнан из редакции.
* * *
Когда расхваливают храм Христа Спасителя, аргументы приводят все больше количественные. Стоимость, площадь, высота, масса золота… Даже время, затраченное на постройку, в этом ряду воспринимается как достижение — знай, дескать, наших, не с кондачка. Знаменитости, приложившие руку к созданию храма, тоже берут не столько качеством, сколько количеством — Суриков, Маковский, Семирадский, Верещагин, Клодт, Васнецов, Бруни…
Большинство же качественных оценок говорят отнюдь не в пользу храма.
Тарас Григорьевич Шевченко, очарованный Москвой и падкий на безудержные комплименты, тем не менее считал, что храм Христа Спасителя — «крайне неудачное громадное произведение. Точно толстая купчиха в золотом повойнике остановилась напоказ среди белокаменной». Под повойником, конечно, подразумевался купол.
Александр Васильевич Чаянов говорил, что храм блестит как тульский самовар.
Грабарь был более конкретен и научен — он писал, что храм Христа Спасителя — «образец ложнонационального вкуса».
Герцен же — более резок: «Новые церкви дышали натяжкой, лицемерием, анахронизмом, как пятиглавые судки с луковками вместо пробок, на индо-византийский манер, которые строит Николай вместе с Тоном».
Впрочем, перечисленные критики были в той или иной степени революционны (правда, при этом они с теплотой отзывались о других православных церквах). Но даже религиознейший Борис Константинович Зайцев, автор почтительной повести о Сергии Радонежском, признавался в нелюбви к храму Христа Спасителя, говоря, что он холоден и параден.
