Николай Полянский воспел известнейшее заведение в поэме «Московский альбом»:
У Филиппова из окон
Смотрят пасхи… куличи…
Их красиво освещают
Солнца яркого лучи.
А бытописатель Александр Ушаков (известный более под псевдонимом Н. Скавронский) размышлял: «Соединение двух, хотя и не похожих друг на друга, сторон не приведет к худому: в известной, чисто русской калашне Филиппова пекут же отличные французские сухари и немецкие крендели».
Но более всего, конечно же, любили именно кофейню. Правда, иной раз тут случались и конфузы. Один из них описывал все тот же Гиляровский: «У окна сидел с барышней ученик военно-фельдшерской школы… Дальше, у другого окна сидел, углубясь в чтение журнала, старик. Он был в прорезиненной, застегнутой у ворота накидке. Входит, гремя саблей, юный гусарский офицер с дамой под ручку. На даме шляпа величиной чуть не с аэроплан. Сбросив швейцару пальто, офицер идет и не находит места: все столы заняты… Вдруг взгляд его падает на юношу-военного. Офицер быстро подходит и становится перед ним. Последний встает перед начальством, а дама офицера, чувствуя себя в полном праве, садится на его место.
– Потрудитесь оставить кофейную, видите, что написано? – указывает офицер на вывеску».
На вывеске же значилось: «Собак не водить» и «Нижним чинам вход воспрещен».
Но добро все же одержало верх над злом. Старик с журналом оказался генералом Драгомировым, профессором Военной академии. Он выгнал наглого гусара, позволив будущему фельдшеру и дальше наслаждаться пирожками.
Кстати, «произведения» Филиппова перепадали даже нищим. Чуть ли не каждый день со стороны Глинищевского переулка им бесплатно, в качестве благотворительности, раздавали черный хлеб.
Однако в основном продукция филипповского заведения пользовалась популярностью среди людей богатых. Некоторые даже позволяли себе сделать что-нибудь особенное, на заказ. В частности, огромный крендель к именинам заказывал здесь отец писателя Ивана Шмелева. Их управляющий, Василь Василич, так докладывал об этом:
– Выпекли знатно… До утра остывать будет. При мне из печи вынали, сам Филиппов остерегал-следил. Ну и крендель… Ну, дышит, чисто живой!.. А пекли-то… на соломке его пекли, да заборчиком обставляли, чтобы не расплывался. Следили за соломкой строго… время не упустить бы, как в печь становить… Не горит соломка – становь. Три часа пекли, выпекала дрожью дрожал, и не подходи лучше, убьет! Как вынать, всунул он в него, в крендель-то, во какую спицу… Ни крошинки-мазинки на спице нет, в самый-то раз. Ну уж и красота румяная!.. Никогда, говорит, так не задавался, это уж ваше счастье. Велел завтра поутру забирать, раньше не выпустит.
