) принимала гостей, стоя с великим князем в конце зала. Она была дивно хороша в бледно-розовом платье с диадемой и ожерельем из крупных рубинов. Великий князь знал толк в драгоценных камнях и любил дарить их своей жене. Мы все с восхищением смотрели на Елизавету Федоровну и восторгались ее изумительным цветом лица, белизной кожи и изящным туалетом, рисунок которого она собственноручно набрасывала для портнихи. На этом балу мне пришлось танцевать кадриль визави с великой княгиней. Незадолго перед тем у меня сильно разболелся палец на правой руке, и мне пришлось сделать операцию; я танцевала поэтому с забинтованным пальцем и без перчатки, так как не могла ее натянуть. Великая княгиня обратила внимание на мою руку и стала расспрашивать, что с ней. Она очень приняла это к сердцу и предупреждала всех ближайших кавалеров, чтобы они были осторожны, танцуя со мной».
Такие вот миленькие придворные штучки.
Вообще, балы были одной из главных составляющих жизни дворца. Особенно запомнился городской знати первый раут, данный здесь после победы над Наполеоном (в то время городом руководил А. П. Тормасов или, как его иногда называли, Тормазов). Фрейлина Волкова писала об этом событии своей знакомой: «Вчера Тормазов дал нам роскошный бал в генерал-губернаторском доме… Кто бы мог подумать, смотря на пышный… праздник, что два года тому назад Москву вконец разорили! Нас, которые постоянно живем в городе, поразило великолепие вчерашнего пира. Князь Яков Лобанов, вчера только приехавший из провинции, был просто изумлен; он ожидал увидеть Москву в развалинах».
В те времена балы были особенно занятны. Танцами и напитками не ограничивались, а устраивали всевозможные забавы. К примеру, «живые картины» – кто-нибудь из участников бала замирал в неестественной позе, остальные же пытались угадать, что именно изображает он в своей «картине». Угадать было несложно – всем, как правило, хотелось быть каким-нибудь из древнеримских или древнегреческих богов.
И уж конечно, на балах самозабвенно флиртовали, каждый в меру своего таланта. Пушкин, например, танцуя с юной Ушаковой, произнес стихи, впоследствии вошедшие в собрания сочинений:
В отдалении от вас
С вами буду неразлучен,
Томных уст и томных глаз
Буду памятью размучен;
Изнывая в тишине,
Не хочу я быть утешен, —
Вы ж вздохнете ль обо мне,
Если буду я повешен?
Ушакова, разумеется, охотно переписывала это восьмистишие подружкам, не забывая в уголке черкнуть: «Экспромт, сказанный в мазурке на бале у князя Голицына».
