Дорога на Астапово [путевой роман] | страница 82

А колокола в нашем отечестве путешествуют не так редко, и часто — не по своей воле: кого сошлют в Сибирь, кому повыдирают языки, а кому рвут корону, как ноздри. А уж новгородский колокол, что отправили в Москву на позорище, говорят, и вовсе был крут. Только его довезли до границы новгородской земли, так он нашёл горку, вывалился из телеги и, набрав быстроты, самоубился об камни в низине, напоследок крикнув: «Воля!»

Так что уж если колокол вернулся на своё место, то это что-нибудь да значит.

Мы вошли в угрюмоватое место — Дом паломника. Стояли на крыльце все хромые и увечные, курить было нельзя, а в комнате, где мы улеглись, оказалось сыро и промозгло.

Я относился к этому неудобству философски: во-первых, в чужой монастырь со своим уставом не суйся. А во-вторых, как говорил один многолетний сиделец, русскому писателю всё полезно.

А Оптина пустынь, что лежала рядом, была местом литературным.

Что хорошо в русской литературе, так это то, что она несколько веков замещала русскую философию, русскую общественную мысль и русскую историю. Думаете, не по Акунину будут учить русско-турецкие войны? Нет, по Акунину! Не поможет никакой список ошибок в его книгах, составленный историками. И здравый смысл не поможет, и опыт Толстого с Бородинским сражением, а также прочие описания траектории дубины народной войны.

И вот, слушая истории про писателей, ты вдруг останавливаешься, зачарованный, потому что перед тобой открываются новые ворота. Ты стоишь бараном перед ними, а на самом деле это ворота Расёмон.

Одна из историй, случившаяся с Гоголем, разворачивалась именно тут, и даже известна её точная дата. В 1851 году Гоголь выехал из Москвы на юг, сначала на свадьбу сестры, а затем собираясь провести в Крыму зиму. Но поворотил в Оптину и вернулся обратно.

24 сентября Гоголь говорил со старцем Макарием и спрашивал, куда ему ехать, потом они писали друг другу записки, и, наконец, поколебавшись, Гоголь уехал обратно. Мне-то со стороны всё это казалось форменным безумием — ехать или не ехать, а может, всё-таки ехать, или всё же не ехать — я бы на месте Макария погнал остроносого приставалу в тычки. Но я, слава богу, не святой старец. Оптина была местом общения с людьми, что влияли на русское общество, и с этими людьми тоже нужно было считаться. Гоголь, как и многие писатели, ездил в Оптину не единожды, и говорили, будто на самом деле вовсе не крымское направление брал он тогда, а направление к скиту и послушнической жизни.