Дорога на Астапово [путевой роман] | страница 75

— Вот в Белёв доедем, — поддержал мои мысли Директор, — так погляди в музее, там надгробная плита деда Пришвина должна лежать. У них кладбище оказалось на территории квашпункта, и его зачистили. А деду Пришвина вышло послабление.

— Ничего себе послабление, — не согласился я. — Ишь ты, оказалось на территории. Это квасильня оказалась на кладбище, а не наоборот. Да и то — лежишь себе, а у тебя спёрли памятник с могилы и куда-то унесли.

— Ну, по-разному можно понимать, — философски сказал Архитектор. — Я вот язычник: лежишь себе, ничего не давит. Ходят рядом живые люди, квасят капусту, в ней пузыри, брожение, жизнь. А значит, ничего не кончилось и всё продолжается. Слово-то какое шипучее — «квашпункт».

Слово было действительно странное, не хуже слова «мармит», впрочем.

И ещё я подумал о том, что, когда умирает в военной суматохе во время французского наступления старый князь Болконский, челядь обмывает его ссохшееся тело, а потом обряжает в старинный мундир с орденами. А княжна представляет, как чужие солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звёзды. Однако французы не разоряют этой могилы, и старый князь лежит многие годы, пока не слышит удары лопаты. Это пришёл несчастливый год, и председатель комбеда со своими помощниками явился реквизировать его кресты.

Или это просто два голодных мужика пришли ночью на графские развалины, чтобы поживиться за счёт старого барина. И вот они долго шарят в поисках крестов и звёзд, провалившихся через ребра. Причём какая-нибудь екатерининская медаль, след давнего разжалования в солдаты, медаль, которой награждали всех и вся, вовсе завалилась за лопатку и осталась лежать вместе с прежним владельцем.

Растет крапива на графских развалинах, и всё это правильно, это неумолимо, как поступь времени, как голоса гайдаровских тимуровцев, что пришли посмотреть, не осталось ли в брошенной столовой цветного металла для нужд мирового промышленного производства.

Директор тут же заговорил об археологии Волконских.

— Да что там Волконские, — вещал он. — Нет и внятной археологии Ясной, и знаем мы её тоже лишь с конца семнадцатого века. В отличие от большинства русских усадеб, она лишена медиевистской подосновы.

(Я знал значение слова «медиевистика» и был оттого горд.)

Директор продолжал:

— Занявшись, примечательно, что безрезультатно и безуспешно, «Романом эпохи Петра», где Поляна, как и в прежних романах, была призвана стать модулем, Толстой с трудом докопался до конца бунташного столетия, не ведая ни черни черниговских княжеств, ни резни эрзи рязанских, не чуя даже близости Волконы в устье соименной речушки, где «родина Волконских, а значит, и Толстых».