Дорога на Астапово [путевой роман] | страница 63

Одним словом, Толстому необходимо было показать, что военное искусство — только часть отвратительной стороны войны, наполеоновская машина порочна, и маршал Ней со всей своей славой пал жертвой этой необходимости. Шкловский отстаивал не право Толстого на интерпретацию, а право на «энергию заблуждения», в том числе на свой метод описания мира, в котором, вслед Толстому, много этой энергии и много заблуждений.

Как расскажешь, так и будет. Всё определяется свойствами рассказчика.

История, которой мы питаемся, ими и создается.

Сама по себе эта история очень показательна и постоянно повторяется — противоборство «возвышенных патриотов», «очевидцев» и «писателей-очернителей», «критиков истории» вечно.

Вот хороший вопрос: достаточно ли боевого опыта Льва Толстого на Кавказе и в Крымской войне для того, чтобы писать об Отечественной войне 1812 года? Многим современникам, кстати, роман Толстого не пришёлся по душе. Вяземский и Норов считали, что нет.

Авраам Сергеевич Норов был, между прочим, человек примечательный: при Бородинском сражении прапорщик Норов командовал полубатареей на Багратионовых флешах, потерял ногу, но остался в армии и дослужился до полковника. Стуча деревянной ногой, он объездил Ближний Восток, научился читать иероглифы, оставил множество заметок. Потом был министром народного образования и умер семидесяти трёх лет в 1869 году. Так вот, напоследок он написал заметки о толстовском романе в духе: «Неужели таково было наше общество, неужели такова была наша армия, спрашивали меня многие? Если бы книга графа Толстого была писана иностранцем, то всякий сказал бы, что он не имел под рукою ничего, кроме частных рассказов; но книга писана русским и не названа романом (хотя мы принимаем её за роман), и поэтому не так могут взглянуть на неё читатели, не имеющие ни времени, ни случая поверить её с документами или поговорить с небольшим числом оставшихся очевидцев великих отечественных событий. Будучи в числе сих последних (quorum pars minima fui), я не мог без оскорблённого патриотического чувства дочитать этот роман, имеющий претензии быть историческим, и, несмотря на преклонность лет моих, счёл как бы своим долгом написать несколько строк в память моих бывших начальников и боевых сослуживцев»[54].

Дело не только в том, что Толстому Норов и прочие очевидцы высказывали претензии в неточностях движения войск, — они говорили о совершенно другом поведении исторических персонажей, о других мотивировках слов, речей, поведения и принятии решений. И, при всех поправках на оскорблённую гордость, это довольно ценные замечания. Из этого не следует, что книга Толстого не является национальным сокровищем. Из этого следует то, что это сокровище имеет сложную структуру и им нужно уметь пользоваться.