Кажется, что разум помутился. Ведь вижу всё, слышу, а не могу и слова сказать. Только пальцы крепче сжимаю да губы кусаю, чтобы убрать эту нервную улыбку. Сама себя до сих пор не понимаю. Я была в шаге от гибели, от Пак’аш, но спаслась. Мне бы радоваться, плясать, раскинув руки. Но не получается.
— Красотка? — меня снова зовут, касаются кончиком носа холодного уха, которое тут же дергается. Не любит, когда трогают. Ой, не любит. — Живая! — восклицает Дио и тут же получает в ответ мое недовольное:
— Живая. Не кричи только.
Мы стоим у входа в таверну, перед выбитой дверью. Вон она, внутри лежит поломанная вся. А пока летела, смотри-ка, посшибала столы, поразбивала посуду.
Задвижка-то в щепки превратилась, разлетелась по сторонам.
Я держусь за плечи Дио, опускаюсь на ноги и покачиваюсь. Мне почти удается прийти в себя, только не покидает ощущение, будто вот-вот стошнит. Но я уже не смеюсь. Даже не улыбаюсь. Делаю несколько неуверенных шагов и поднимаю мою глиняную кружку, которая укатилась в кусты. Она не разбилась. И я, кажется, тоже.
— Эй! — доносится тихий голос рыжей девочки. — Кто-нибудь слышит меня?
Она боится соваться внутрь. Каждый из нас боится. Именно поэтому мы тут — стоим у порожка, который не можем переступить. И взять бы эту рыжую за шкирку, отправить вперед: пускай делает хоть что-то полезное.
Не отзывается никто. Только ветер ставнями гремит да мусор всякий по полу гоняет. Были люди — и вот их нет. Вымерли будто бы. Лишь некоторые вещи напоминают о том, что совсем недавно здесь жили. В комнате за печью, дверь в которую вышиб Дио, на деревянном столике лежат на большом расписном блюде недоеденные корнеплоды, а на полу перед ним стоит высокий кувшин с водой. Постель еще не успела остыть, а на ней-то в свете Клубка поблескивают монеты. Спешили Ловчие. Не всё с собой прихватили. А вот у меня, в отличие от них, времени в достатке. И чтобы деньги собрать, и чтобы подкрепиться. Глядишь, и умыться успею.
Гарольд оглядывается, в задумчивости трет лоб, командует:
— Посмотрите, есть ли…
— Выжившие? — Я опускаюсь на пол, хватаю запеченный белый клубень и разламываю надвое.
— Люди. Хоть какие. Живые, мертвые — неважно.
На меня смотрят укоризненно. Думают, после этого я встану и вместе со всеми направлюсь на поиски. Ну нет, и без того все эти события поволноваться заставили. Имею полное право поесть. К тому же, если вспомнить легенду о Ловчих Аттерана, едва ли они оставили здесь кого-то.
