— Я буду…
— Нет, — решительно обрывает меня Лиат. — Сатори ночует с Дио, ты — со мной. Женщинам небезопасно оставаться одним.
— Э-эй! — Недовольно дергаю ногой. — Знаешь, лучше с Зенки, лучше с… кем угодно, кроме тебя!
Да, Гарольд — наименее раздражающая компания. Да, он умеет молчать куда лучше, чем я. Но мне привычнее видеть рядом человека, поведение которого возможно предугадать.
До встречи с Лиатом многие казались мне довольно предсказуемыми, наверное, потому что жили по правилам тоу. Даже пытавшиеся отличиться двигались по одинаковым, уже протоптанным кем-то дорогам. Культисты несли миру свои истины; разница была в том, что кто-то кричал на площадях, а кто-то — церкви жег. Герои — а вернее, члены гильдии — с горящими глазами и пламенем внутри брались за любое дело в надежде, что оно принесет денег и славы. Но где они? Хоть кто-то?
Гарольд же многое умеет, но предпочитает оставаться в стороне до той поры, пока не понадобится. Чаще всего он говорит лишь по делу и отвечает на вопросы так, что ни один из нас не может понять… кто же он? И откуда взялся? Саахит из Лиат, ага. Гарольд считает, видимо, что этого более чем достаточно.
— Дело твое. — Он ухмыляется в усы и раздвигает нависшие слишком низко ветви.
Нас встречают жители рутт-ан, чьи дома скрывала от глаз густая листва. Вот мать с дочерью сидят на длинной узкой лавочке друг напротив друга и расшивают узорами блеклую синюю ткань, которая наверняка пойдет на платье. Вот мужчина направляется к таверне и помахивает кому-то рукой, но отвлекается на нас. На лице застывает улыбка, но я ясно вижу, насколько она ненастоящая, — потому что отвечаю такой же. Женщина же двигается ближе к своему чаду, делает вид, что примеряет на нее будущий наряд. Да только сама на нас косится. И я даже знаю, в чём дело. В здоровяке, который хохочет и гладит мою оцарапанную ладонь.
— Осторожнее, красотка. — Большой палец касается неглубокого пореза, который остался, когда я не слишком удачно отмахнулась от ветвей очередного дерева.
Перехватываю руку Дио. Знаю: кровью не пахнет, но проверять его терпение не хочу. И без того его пришлось держать подальше, когда мы обрабатывали раны рыжей девочки. Пещерный ведет себя спокойно, но то и дело принюхивается. Знали бы вы, как сильно это раздражает.
— Приветствую вас в Нарьёт, — произносит мужчина, и улыбка его расползается еще шире.
— «Местечко»?
Фыркаю в кулак и отворачиваюсь. Не хочется, чтобы на меня смотрели неодобрительно лишь из-за того, что я посчитала нелепым название рутт-ан. Возможно, если нам не будет хватать денег, придется достать из-за спины тимбас и исполнить несколько подходящих песен. Но сомневаюсь, что люди заплатят хоть тэнги музыканту, который посмеялся над тем, что им дорого. Поэтому приходится выдохнуть, убрать упавшие на лицо пряди волос, а затем учтиво склонить голову. Я, вроде как, уважаю местных жителей, их порядки. И не хочу оказаться по уши в дерьме, если у меня не останется пары мелких монет на ломоть хлеба.
