Страсть и надежда | страница 3
И уже только после этого постучали. Точнее — прогремели.
"Что-то случилось!" — подумал Максим и открыл дверь.
В номер ворвался Рыч:
— С дороги! — и тут же начал осматривать все закоулки.
На одном из виражей охранника перехватил Максим, крепко, как клещами, взял за руку:
— Дружище, постой. У меня что тут, проходной двор? Наверно, нужно было спросить разрешения войти, начать поиски?
— У кого, у тебя?
— Секундочку, — Максим, приняв театральную позу, оглядел комнату.
— А что, здесь еще кто-то есть? Вроде бы, нет. Да, думаю, разрешение нужно было спрашивать у меня…
Рыч судорожно сжал кулаки. С такой судорожностью облизываются пьяницы, завидев выпивку:
— Я сейчас "попрошу" у тебя разрешения!
— Попроси…
— Где Кармелита?!
— Не знаю!
— Слушай, парень, тебе что, неприятностей мало?!
— Да нет, с избытком.
— Так чего ж ты на рожон лезешь?
— Это я на рожон лезу?.. Нормально! Ты ворвался в мою комнату, устраиваешь допрос… Я же тебе сказал, я не знаю, где Кармелита. Это же не я работаю ее охранником…
Вот уж этой иронии нежная душа Рыча не вынесла. И он прорычал, в полном соответствии со споим прозвищем:
— Кармелита сбежала из театра! Если она сюда не приходила, где она еще может быть?
— Поздравляю! Кажется, это уже сотое убегание Кармелиты от ее доблестного охранника!
Рыч ударил Максима справа. Тот поставил блок. Слева — Максим увернулся.
И тут же ударом справа проверил Рычеву челюсть на прочность.
Охранник изобразил нечеловеческие страдания; Максим расслабился, опустил руки. Но, как оказалось, зря. Резким коротким ударом снизу Рыч ударил его в рану. И хоть под воздействием целебного бальзама она уже почти зажила, затянулась, все равно боль была нечеловеческая. Максим согнулся, как перочинный ножик.
Рыч не отказал себе в удовольствии рубануть его ребром ладони по затылку:
— Это на прощание. И учти, в следующий раз все может быть по-другому. А сегодня я добрый, — и ушел.
Максим доковылял до кровати. Пройти эти несколько шагов было очень трудно. Он упал на кровать, уговаривая рану не болеть так уж сильно. Но боль разыгралась, как симфонический оркестр. И больше всего в ней было резвого огня скрипок. Но Максим с детства, с веселой поры мальчишеских уличных драк, умел дирижировать своей болью, убирая резкие и громкие звуки, сводя ее к мягкой свирели.
И вот боль совсем затихла.
Зато раздался громкий телефонный звонок.
Максим, не слезая с кровати, взял телефонную трубку.
— Алло. Света? Как дела? У меня все нормально. Что? Кармелита у тебя?!