Страсть и надежда | страница 28
— Мама… скажи, только честно, я тебе мешаю?
— Доченька, ты о чем?
— Я же вижу, что ты всегда хочешь быть рядом с Баро… Каждую свободную минуту к нему ездишь.
— Ну и что?
— Значит, я мешаю тебе. Потому что я люблю Миро, а Баро хочет, чтобы Миро женился на его дочери.
— Девочка моя, ты не можешь мне мешать, я это делаю ради нас с тобой.
— Нет, мама. Ты просто обманываешь и меня, и себя.
— Люцита, все не так. Я ездила, чтобы поговорить с Кармелитой. Она не хочет свадьбы. Никак не хочет.
— Мама, ну опять мы об этом. Зато Баро хочет. И Бейбут хочет… Они только о том и мечтают, чтобы породниться.
— Знаешь, Люцита, я и сама не верила, что можно что-то поменять. Но времена действительно настали другие. Да и Миро не станет жениться насильно.
Так что не все еще потеряно.
— Мамочка, но ведь Зарецкий верит только в свои традиции.
— Вот! А мы против одних традиций другие выставим. Может, и Рамиру тогда будет проще уступить.
— О чем ты? Я не понимаю.
— Доченька, скоро будет ночь на Ивана Купала. Так ты уж постарайся.
Сделай так, чтобы Миро твой венок поймал… Только твой и ничей больше.
— Мам, ну как я это сделаю?
— Думай, дочка, думай. Сама говорила — за счастье надо бороться.
— А Кармелита будет венок бросать?
— Наверно…
— А ты?
Земфира загадочно улыбнулась.
Во время очередных телефонных переговоров Астахову напомнили о проекте, связанном с цыганским кладбищем. И он заволновался: что же Зарецкий не отзывается? Письмо было максимально корректное и доброжелательное. А Баро все молчит.
Может, техника подвела?..
Николай Андреич позвонил домой, Олесе.
— Алло, Олеся? Как дела? Обед готовите? Ну хорошо, — голос у девушки был такой теплый, добрый, мягкий, что никак не хотелось говорить с ней о деле, но все-таки нужно. — Олеся, вы помните, я просил вас отправить факс?
— Факс?.. — Олеся замешкалась. — Да, что-то припоминаю. Давно это было.
Но, в общем-то, да. Припоминаю.
— Вы его отправили? Не забыли?
— Отправила…
— Странно… Почему же тогда Зарецкий, ну, в смысле, адресат молчит…
— Может быть, занят… — шепотом сказала Олеся.
— Что-что?
— Занят, может быть.
— Может. Все может быть. Спасибо. Счастливо вам. Надеюсь, обед будет вкусный.
Когда же закончатся эти мучения? Уж лучше бы она осталась в тюрьме.
Сидеть в камере было бы легче, чем ежедневно, ежесекундно предавать такого человека, как Астахов. И она ничего, совсем ничего не может сделать. Паук Форс крепко держит ее в своей паутине.
Доварив суп, Олеся принялась за уборку. Пылесосила и подметала с особой яростью. В каждой пылинке видела ненавистного Форса.