. Скажи ему, что он найдёт во мне судью беспристрастного и что я первый порадуюсь, если он оправдается. Пусть он сам накажет зачинщиков в буйстве с преображенцами; пусть объяснит причину слуха о готовящейся мне засаде, и больше я ничего не потребую.
— Завтра, говоришь ты, — сказала царевна, — разве ты завтра не будешь на именинах у тётушки?
— Буду; но я у неё не засижусь: у меня множество дел в Преображенском...
Оживляемая винами и ликёрами, беседа становилась всё более и более дружелюбной со стороны Петра, всё менее и менее враждебной со стороны царевны, помнившей законы гостеприимства и видевшей в Петре уже не ненавистного ей соперника во власти, а гостя, доверчиво разделяющего с ней трапезу. Пётр с участием осведомился о болезни князя Михаила Васильевича, подробно расспрашивал его о Каспийском море, на котором он служил, и радовался, что он оставил вредную для его здоровья морскую службу. Ещё подробнее расспрашивал Пётр князя Алексея Васильевича о вверенном ему наместничестве; предсказывал блестящую будущность этому краю, орошаемому Уралом и Камой и обильному железными, а может быть, и золотыми рудами. Маленького Мишу, долго смотревшего на царя с особенным страхом, он ободрил, приласкал и спросил у его матери, где и чему он учится?
Услыхав, что Мишу помещают в Сорбонну, Пётр заметил, что предпочёл бы ей любую школу в Германии, что Сорбонны он не любит за её вредное, иезуитское направление.
— Извини меня, князь Василий Васильевич, — прибавил царь с улыбкой, — я было совсем забыл, что ты очень любишь иезуитов и покровительствуешь им, а я, признаюсь, терпеть их не могу.
— На них всегда и везде много клеветали, государь, а в твоём лагере — больше, чем где бы то ни было, — тоже с улыбкой отвечал князь Василий Васильевич. — Гордон, Брюс, Лефорт и прочие иностранцы, служащие в Преображенском и Семёновском, в лице Летеллье[8] ненавидят всех иезуитов, приписывая им несчастья своих единоверцев.
— Учат-то в Сорбонне очень хорошо, я это знаю, — сказал Пётр, — но страсть папистов обращать в свою веру всех попадающих им в руки, ссорить во имя религии мужей с жёнами и отцов с детьми; не признавать, вне папизма, возможности спасения души и спасать души огнём, мечом и пытками — всё это отвратительно даже в Испании и ещё отвратительнее во Франции, где царствовал Генрих IV и где был первым министром великий Ришелье... Впрочем, Миша, я надеюсь, будет отдан в хорошие руки, которые сумеют удержать его на пути истинном.
