— Князь Василий Васильевич может присутствовать при всякой беседе, касающейся блага государства, — отвечал Пётр. — Да и дело моё совсем не тайное: я приехал жаловаться брату и тебе, царевна, на Щегловитова и на его стрельцов: дня не проходит, чтобы они не затеяли ссоры и даже драки с моими преображенцами. Щегловитов или не умеет, или не хочет унять их. Они ничего не боятся и открыто говорят, что знают только своего начальника. Долго ли, князь Василий Васильевич, должен я терпеть оскорбления и угрозы этих янычар? — повернулся царь к князю Василию.
— Ты знаешь, братец, — отвечала царевна, — что я никогда не потакала им; всякая их вина была строго наказана, и Щегловитов мне ничуть не дороже других стрелецких начальников. Если он виноват, то должен быть наказан; но уличи его на деле и накажи за вину, а не по наговору твоих потешных озорников... До сих пор, сколько мне известно, Щегловитов предан и государю, и мне, и даже тебе...
Будучи почти пятнадцатью годами старше брата, царевна привыкла обращаться с ним как с ребёнком, и хотя она и имела много случаев убедиться, что влияние её на Петра становилось с каждым днём слабее и что вообще такой ребёнок, как Пётр, не может долго оставаться под её опекой, однако ж она охотно щеголяла мнимой своей над ним властью и при людях обращалась с ним не как с государем, равным правами с Иоанном Алексеевичем, а как с мальчиком, на которого она, старшая сестра и соправительница государством, имела права неотъемлемые. Она, например, никогда не называла преображенцев и семёновцев иначе как пьяницами или озорниками. Самого Петра звала или братцем, или Петром Алексеевичем, между тем как, говоря об Иоанне, она всегда называла его государем, а в присутствии Петра, как будто ему в обиду, она особенно отчётливо подчёркивала слово «государь».
Пётр или не замечал этих обид, или считал их маловажными, и равнодушие это, конечно, не улучшало отношений между братом и сестрой.
Когда царевна сказала, что, несмотря на наговоры потешных озорников, Щегловитов предан и государю, и ей, и даже ему, Петру, она надеялась отвлечь гнев Петра от Щегловитова на слово даже.
— Хороша преданность! — отвечал Пётр. — Я посылал за ним два раза, и его не могли найти. Если б он был не виноват, то не прятался бы.
— Государь, — сказал князь Василий Васильевич, — если Щегловитов прогневил тебя, то прикажи мне, и завтра ж он будет отыскан и выдан тебе головою. Но он популярен, если ты хочешь послушаться моей опытности, то не спеши вооружать стрельцов против правительства: ты сам назвал их янычарами; а давно ли янычары свергли с престола Магомета
