— А что, разве опять требовать стали?
— Нет, не требуют, Андрей. Я сам думаю отправлять!
— Твоя воля, батюшка. Коли велишь в Питер ехать, я и в Питер поеду, только, кажись, зачем бы?
— Зачем? На службу царскую!
— На службу?
И у сына задрожали уголки губ.
— Да, на службу. Приходится, видно, и нам себя закабалить!
Сказав это, Василий Дмитриевич задумался.
— Что же, батюшка, ты меня в служилые князья обратить хочешь? — сдержанно, но с нервным раздражением спросил Андрей Васильевич.
— Выходит, что в служилые. Что ж делать-то, когда время такое?
— Прости, батюшка, ты знаешь, я твой послушник, но что же с тобой случилось? Обнищал ты, что ли? Али новая невзгода какая над нами стряслась? Али, может, на меня за что гневаться изволишь?
— Нет, Андрей, не обнищал я, слава богу! Невзгоды никакой особой также не вижу, и сердиться мне на тебя не за что. Ты сын мой возлюбленный, мой первенец, и о тебе первая забота моя. Но вот думаю я, ночей не сплю, всё думаю: видно, того время требует, видно, воля Божия!
Отец опустил локти на стол и положил на руки свою голову, перебирая и трепля пальцами свои седые волоса.
Сын безмолвно смотрел на отца, но видно было, как щёки и губы его белели, глаза покрывались туманом, кровь отливала от лица.
— Слушай, — сказал отец, поднимая голову, — ты молод, но уже можешь понять дело нашего рода, дело князей Зацепиных! А для рода своего, для нашего славного имени мы себя жалеть не должны. Ты помнишь деда, помнишь последние слова его? Теперь спрашиваю: чем и как мы можем возвысить свой род? Смотри кругом, что видишь? Всё бьётся, мечется, идёт вперёд. Одни мы стоим и, ясно, отстаём. Всё стремится к сближению, к объединению. Все понимают, что в единстве — сила. Мы только стоим за раздельность, за особенность, стоим за прошлое. Есть ли возможность, чтобы мы побороли всех, а главное, победили время, которое, видимо, не за нас? По-моему, нет. Ты как думаешь?
— Я, батюшка, об этом никогда не думал, — отвечал скромно князь Андрей, — но когда ты спрашиваешь, само собою думается, одному всех не побороть.
— А теперь мы именно почти одни. Правда, есть ещё несколько отраслей нашего же дома… но всё это капля в волнах нашей Волги. Да и тут, смотря на эти отрасли, право, подумаешь, что и монах, и паломник правы. Они оба, будто согласившись, говорят: началом такой особенности рода Рюриковичей была гордость, а продолжение её ад нашего времени — дикость и леность.
Сказав это, Василий Дмитриевич легонько ударил по лежавшим перед ним столбцам рукописей.
