— Да вот, прыгнуть хочу.
— Кто вы такой? Как вас зовут?
— Карл Эдамс. А то, почему я собираюсь сделать это, вас не касается.
— Подумайте над своим поведением, — сказал управляющий, при каждом слове тряся двойным подбородком, отчего лицо его стало совсем пунцовым.
— Уже подумал. А сейчас убирайтесь и оставьте меня одного.
Карниз был в общем-то неширокий, не более полуметра в ширину. Он стоял между двумя окнами, явно с таким расчетом, чтобы ни из одного из них до него было невозможно дотянуться. Спина прижалась к стене, яркое солнце освещало всю его фигуру. Пиджак свой он, похоже, оставил внутри и теперь, стоя в распахнутой на груди белой рубашке, очень походил на человека, приготовившегося к казни.
Головы в окне сменяли друг друга. Все спокойно заговаривали с ним, величали мистером Эдамсом. У некоторых тон был явно снисходительный, словно про себя они уже твердо решили, что имеют дело с параноиком. Сами представлялись врачами, служащими отеля, был даже один священник.
— А может, зайдете внутрь, где мы спокойно поговорим? — вежливо предложил пастырь.
— Говорить больше не о чем.
— Хотите, чтобы я вышел к вам и указал путь обратно к окну?
— Если вы или кто другой выйдет наружу, — коротко проговорил Эдамс, — то тем самым поможете мне прыгнуть.
— Не могли бы вы рассказать о своей проблеме?
— Нет.
— Как же мы тогда сможем помочь вам?
— А вы и не сможете. Уходите.
Несколько минут к окну никто не подходил. Потом показалась голова полицейского, бросившего на стоявшего короткий и довольно-таки циничный взгляд.
— Привет, приятель, — сказал полицейский.
Эдамс вгляделся в его лицо.
— Что вам нужно? — спросил он.
— Они позвали меня снизу. Сказали, что какой-то парень вознамерился сигануть с карниза. Но вы же не собираетесь, так ведь?
— Собираюсь.
— И зачем вам это нужно?
— У меня на роду написано совершать экстравагантные поступки.
— О, да у вас еще осталось чувство юмора, — сказал полицейский, сдвинул фуражку на затылок и присел на подоконник. — Мне это нравится. Хотите сигарету?
— Нет, — ответил Эдамс.
Полицейский закурил, глубоко затянулся и выдохнул дым навстречу солнечным лучам.
— А неплохой сегодня денек, вы не находите?
— Чудесный, чтобы умереть, — проговорил Эдамс, глядя на него.
— Экий вы мрачный. Семья-то есть?
— Нет. А у вас?
— Жена.
— А у меня никого.
— Это плохо.
— Да, — согласился Эдамс. «Как давно это было — когда у меня была семья, — подумал он. — В сущности, еще вчера».
Вчера утром он вышел из дома и отправился на работу, Карен, стоя в дверях, пожелала ему счастливого пути, но вопреки обыкновению его не поцеловала; теперь их супружество обходилось без поцелуев, хотя она и продолжала оставаться его женой и он до сих пор любил ее и никогда не соглашался на развод, несмотря на ее заверения, что она в конце концов его оставит. А потом, в шесть часов вечера, он пришел домой и обнаружил, что у него уже нет ни жены, ни любви, ничего — только пустой пузырек из-под снотворного, записка и безмолвная квартира… Да еще тело Карен, лежащее на диване.
