Те, кто подготовил и развязал в 1941 г. войну на Тихом океане и в Южных морях, считали, что Сталинград оправдал их выбор, подтвердил правильность их позиции. Совершенно иной точки зрения придерживались сторонники немедленной в 1941 и 1942 гг. войны на Севере; они утверждали, что после Сталинграда шанс легкой победы над Советским Союзом утрачен, а нового такого шанса может и не быть. К ним относились: министр иностранных дел Мацуока, бывший премьер Хирота, генералы Умэдзу, Итагаки.
Однако провал военных планов Германии под Сталинградом был не единственной и даже, вероятно, не главной причиной борьбы в японском руководстве на рубеже 1942-1943 гг. Истинные причины лежали значительно глубже, и в них следовало каждому из нас обстоятельно разобраться. Мои товарищи по посольству последние месяцы безвыездно находились в Токио, внимательно следили за происходившими здесь событиями и прессой, а потому и лучше ориентировались в новой военно-политической обстановке. Наше общее мнение сводилось к тому, что «молниеносная война» и у немцев и у японцев провалилась. В более конкретных оценках мы иногда расходились. Одни, например, полагали, что именно обстановка на фронте, прежде всего на Тихом океане и в Китае, вызывала повышенную нервозность японского руководства. Другие, не возражая против этого, основной причиной считали неблагоприятную для Японии международную обстановку, которая в конечном счете и решит исход войны. Ахиллесовой пятой военной машины Японии все мы считали катастрофически ухудшавшееся внутреннее положение страны, которое наблюдали своими глазами.
Вернувшись в Японию, я снова окунулся в водоворот событий и скоро понял, что тысячу раз были правы руководители Наркоминдела, которые требовали от нас, молодых дипломатов, неустанного труда, чтобы научиться видеть за лежавшими на поверхности событиями и незначительными фактами глубинные процессы и подводные течения, определявшие сложный и противоречивый климат военной Японии. За два года моей командировки в Японию около шести месяцев я потратил на поездки в Китай, Корею, Маньчжурию и Владивосток. Меня постоянно преследовало чувство неудовлетворенности. Несмотря на 15-16 часов ежедневного труда (работа в консульстве, поездки в японские учреждения, встречи и беседы, занятия в школе языком, газетные переводы и пр.), мне казалось, что я трачу напрасно время командировки, погряз в текучке мелких дел.
Правда, я уже относительно свободно пользовался японским языком, а после поездки в Шанхай стал более бегло говорить на английском, но не это было главным. Недоставало глубокого понимания сути событий, умения связать их в единую логическую цепь, выявить основную тенденцию их развития. Я чувствовал, что все еще остаюсь «резервистом» в дипломатии, а не кадровым работником Наркоминдела. Несмотря на мою просьбу перевести меня на оперативную и информационную работу, руководство посольства решило оставить меня на консульской работе. Получив дипломатический ранг третьего секретаря, я исполнял обязанности отсутствовавшего в то время заведующего консульским отделом посольства.
