Между тем пароход продолжал маневрировать, бросаясь из стороны в сторону. Сирена и склянки умолкли. С верхней палубы слышались отдаваемые через рупор распоряжения капитана. Пассажирам предлагалось быть наготове, стоять у спасательных шлюпок. Иностранцам, то есть нам, рекомендовалось сложить багаж в шлюпку и надеть спасательные пояса. Рупор то и дело призывал всех к спокойствию: «Ан-син кудасай!»
Прошло не более 30 минут после сигнала об опасности, а нам казалось, что тревога продолжается много часов. В половине третьего ночи наконец последовал отбой. Но вплоть до рассвета никто из пассажиров не смог сомкнуть глаз; каждый по-своему коротал эту беспокойную ночь – в каюте, на палубе или в салоне. Пароход двигался короткими зигзагами. Когда совсем уже рассвело, мы увидели на носу и корме пушки, приготовившиеся вести огонь по целям на море и в воздухе. В дневное время их закрывали брезентом.
В Шанхай мы прибыли на исходе четвертых суток. После первой тревожной ночи пароход двигался главным образом в дневное время, а ночью отстаивался в портах Кореи и Китая. Шанхайский порт встретил нас обычной деловой активностью, как будто и не было войны. Корабли разного тоннажа входили и выходили из гавани, у причалов шла разгрузка и погрузка судов. Сотни маленьких суденышек – лайб и джонок – медленно пересекали акваторию порта в разных направлениях. Под палящими лучами августовского солнца на джонках, груженных скотом, тюками хлопка, кулями соли, углем и всякой всячиной, ютились грязные китайские дети, без интереса взиравшие на суетливую жизнь порта. Китаянки в невероятно широких и грязных шароварах, казалось, из последних сил толкали загребным веслом эти джонки к противоположному берегу, чтобы доставить один груз и принять другой.
Чем ближе подходил наш пароход к причалу, тем отчетливее слышалось дыхание огромного портового города с населением, перевалившим в ту пору за 7 млн. В какофонии звуков переплетались пароходные, паровозные и автомобильные гудки, лязг и скрежет портовых кранов и якорных цепей, грохот вагонов на эстакадах. До войны я видел ленинградский и одесский порты, успел немного познакомиться с крупнейшими портами Японии, однако шанхайский порт оставил у меня особое впечатление.
До войны Шанхай считался одним из крупнейших коммерческих портов мира. Это были морские ворота Китая. В числе первых городов Китая Шанхай познал горечь войны и японской оккупации. Еще до того как вспыхнула война на Тихом океане, в Шанхае царило многовластье. Японские оккупационные власти чувствовали себя здесь господами положения, оставив муниципальным чиновникам нанкинского правительства Ван Цзин-вэя лишь право поддерживать порядок в китайских кварталах. В международном сеттльменте, на французской и английской концессиях консульские функции выполняла международная полиция. В день, когда началась Тихоокеанская война, японские оккупационные власти предъявили ультиматум, потребовав от управляющих концессиями передачи всех их полномочий, а от командиров находившихся здесь канонерских лодок союзников – сдачи в плен. На смену «режиму капитуляций» в Шанхае пришел режим японской военной оккупации с более жестокими формами угнетения китайского населения.
