Иное, требующее погружения вглубь истории и более беспристрастное с политической точки зрения объяснение разницы между гегемонией и империей — это пример превращения Делосского афинского морского союза в афинскую талассократию. Первоначально морской союз подразумевал коалицию, направленную против персидского доминирования на западном побережье Малой Азии и на пространстве Эгейского моря, в котором все партнеры обладали равными правами. Конечно, с самого начала их вклад был разным: некоторые лишь платили деньги, другие направляли несколько кораблей, однако базовый военный флот неизменно приходил из Афин11.
Существовавшая на деле неравнозначность вкладов и возможностей повлияла на внутреннее устройства союза, который все более превращался из тууецсл^а в «РХП[9]: из преобладания получилось владычество12. Афины назначали главнокомандующего и казначея союза, они определяли величину вкладов, доминировали в коммерческом суде и добились того, что их власть и влияние распространились на все входящие в союз области. Вдобавок они держали гарнизоны в городах партнеров по союзу и тем самым оказывали влияние на их внутренние дела. Наконец, они перенесли казну союза из Делоса в Афины, заставили приносить присягу на верность, но не «Афинам и их союзникам», а «народу Афин», и передо- жили право решения вопросов войны и мира с собрания союза на афинское народное собрание. Из гегемонии родился деспот, как об этом заявляли коринфяне, когда они вступали в Лакедемонский союз для войны с Афинами13.
Новое позиционирование себя Соединенными Штатами в рамках «Запада» хорошо рассматривать на фоне превращения Делосского афинского морского союза в афинскую талассократию. Ни по территориальным масштабам, ни по продолжительности существования Афины не были настоящей империей, однако многие элементы имперской политики здесь можно наблюдать, как под лупой, — не в последнюю очередь потому, что этот ход развития событий был образцово описан школой историка Фукидида. В связи с этим речь об афинском морском владычестве заходит всякий раз даже несмотря на то, что он лишь отчасти вписывается в общее понятие империи.
Наконец, в-третьих, империю следует отграничить и от того, что с XIX века называлось империализмом. Разница между теориями империи и теориями империализма позволяет для начала отказаться от всех оценочных перспектив, как и от всех теорий империализма, и аналитически взглянуть на необходимые имперообразующие действия. Кроме того, концепция империализма и связанные с ней теории принципиально рассматривают становление империй как процесс, развивающийся от центра к периферии, предполагая однонаправленность развития, которая при изучении реально существующих империй является скорее препятствием.
