Замелькали флаги…
Тысячи шапок взлетели на воздух…
Подошел городовой.
— В чем дело? По какой причине толпа?
— Его превосходительство в пять часов двадцать две минуты вечера заявил, что любит печать и относится к ней благожелательно.
Серая, простая слеза поползла по огрубевшему, загорелому лицу старого служаки и застряла где-то у сивого уса…
Снял шапку старый служака и истово перекрестился:
— Слава-те, Господи.
* * *
— Что это, Иван Сергеевич, что это такое?
— Это? Гранки. Разве не видите? Из цензуры принесли.
— Да позвольте: почему же они красным, этого… Будто этак исчерчены.
— Перечеркнуты, вот и все.
— Но тут же не было ничего ужасного. Ничего нецензурного…
— Да-с. Зачеркнуто.
— Но ведь его превосходительство… А! Понимаю. Он еще не успел дать соответствующих распоряжений. Вот они и усердствуют.
— Наверное, завтра утром распорядится.
— Я и сам так думаю. Рискнем пустить это… красненькое, а?
— Ну, конечно. Завтра недоразумение выяснится, и все хорошо будет.
— Ясно. Пускайте.
Пустили.
* * *
— Позвольте… Что же это такое?
Глаза редактора глубоко запали и очертились темными кругами.
— Как же это так, а?..
— А что?
— Оштрафовали нас нынче и под предварительную цензуру всю газету отдали…
— Да. Странно.
— Гм! А говорил: «Люблю печать».
— Какая-то прямо-таки непонятная любовь.
Возле разговаривающих стоял старый мудрый метранпаж без имени, но с отчеством: Степаныч.
И сказал этот самый Степаныч:
— А я этого ожидал.
— Чего именно?
— Вот этого. Как сказал он: «люблю печать». Ну, думаю, значит — баста, съест.
— Да где же здесь логика?
— Логика простая: бывают же люди, которые любят устриц. «Люблю, говорит, устриц», и тут же съест их два-три десяточка. Всякая любовь бывает…
* * *
А в это время перед сановником сидел другой интервьюер и с лихорадочным любопытством спрашивал:
— Что вы любите больше всего, ваше пр-во?
Его пр-во сладко зажмурился, облизнулся и сказал без колебаний:
— Печать.
Есть много женщин, которым мало, если им просто говорят:
— Я люблю тебя.
По их мнению в этой фразе много пресного, монотонного, бескрасочного и недоговоренного.
Такие женщины любят, чтобы их ошеломляли чем-нибудь сильным, энергичным, вроде:
— Я люблю тебя больше жизни, больше солнца!
Или:
— Если бы мне нужно было пойти за тебя на плаху — я бы с радостью сложил за любимую свою буйную голову!
И соврет. Попробуйте ему не только голову — ногу отрубить во имя любимой — такой крик и стон подымет, что палач бросит топор, плюнет и пойдет по своим делам.
