— Вы говорили! — вскрикнула Анна. — Что этот дегенерат безобиден!
— Черт его знает… я же не врач.
— Значит, три убийства организовал сумасшедший?
Он задумался, глядя на нее снизу вверх, — не о ней задумался, а о себе. Пока он потакал своим страстишкам, произошло третье преступление, математик — верный кандидат в убийцы… Но даже не в этом дело: ужас случившегося заставил увидеть себя со стороны — и ужаснуться.
— Почему колодец открыт? — Математик заглянул в черную глубину и машинально захлопнул крышку, Анна вздрогнула и провела рукой по лицу.
— Пойдем, умоешься…
— Я здесь побуду, с ним.
— Этому не бывать. — Он схватил ее за руку и увлек за собой. — Темнеет. Возможно, он в саду.
Сергей Прокофьевич, как, собственно, и ожидалось, «брал группу»: обещались доложить при первой возможности «про инцидент в доме академика» (Иван Павлович особо не распространялся, не желая метать бисер перед неосведомленными).
Они вышли из Сашиной комнаты (там был спаренный телефон), остановились в освещенной прихожей. Узкая винтовая лестница, изящно изгибаясь, вела наверх, в царство ученого. Все кончилось, царство кончилось. Под влиянием неясного чувства математик поднялся на маленькую площадку, оглянулся — Анна, помедлив, последовала за ним. Уже глубокий сумрак рассеялся зеленым огоньком старомодной настольной лампы. И он убедился (ведь почти не верил, до конца не верил!), что ребята не выдумали: сморщенный желто-коричневый палец с перстнем — тут как тут, на замаранной кровью Библии.
— Не могу это видеть, — прошептала Анна, прикрыв рукой глаза; а он стоял словно в шоке. Густая июньская свежесть из открытого окна точно смешалась с духом праха и тлена. Наклонился, принюхался.
— Странный запах.
Она машинально повторила его движение — и отпрянула с криком:
— Ой, не могу! Страшно!
Еще секунда — и разум сорвется в плоскость небытия.
Иван Павлович закурил (простые, обыденные жесты успокаивали, но были на редкость неуместны), присел на подоконник — чернеет одежда внизу, в траве, белеет лицо, — как бы соединяя взглядом три разбросанных во времени кульминации, три их знака: мертвое тело в саду, кровь на книге, «указующий перст» с жемчужиной.
— Садись, — предложил он мягко, и она присела на кровать Вышеславского, на коричневый плед. — Рассказывай, Рюмочка.
— Нехорошо, что мы Сашу бросили.
— Я его вижу. Что ты помнишь?
— Как бы картинку из сказки, которую мама рассказывала. Сегодня на лужайке эта картинка ожила… точь-в-точь. Верхушка дерева освещена солнцем, в зарослях прячется невеста и растет аленький цветочек.
