— Кто щекочет? — рассеянно уточнил Саша; злой задор оставил его, великая скорбь отражалась на юном лице.
— Кое-кто. Любят людишки пощекотать свои нервишки убийственными подробностями. Особенно, пардон, женщины. Мне довелось в молодости быть судебным репортером — дамы слетались на кровожадный процесс пачками.
— Да брось! — Учитель поморщился. — Ну, есть истерички…
— Уверяю, нормальные женщины. Убийство возбуждает половой инстинкт.
— Разве нормальная женщина может быть убийцей?
Простодушный вопрос Анны заставил журналиста усмехнуться.
— О, детка, вы еще ребенок, что вы понимаете в кровожадном боге Эросе. Софья Юрьевна, как по-вашему, это извращение или…
— По-моему… — Она грузно поднялась, по-мужски опрокинула чарку. — Пусть земля ему будет пухом! По-моему, пора расходиться.
По приказу великанши ядерщицы садомазохистские поминки кончились. Журналист ушел с Кривошеиными, учитель задержался. Похоже, старые друзья избегают друг друга!
Анна убирала со стола, трое мужчин наблюдали рассеянно. Ненароков нарушил молчание:
— Саша, где ты предполагаешь жить?
— В родном доме, где ж еще. Когда началась смутная эпоха, дедушка догадался откупить дачу у государства.
— А московскую квартиру?
— Откупил. Но меня туда не тянет.
— Ты же понимаешь, сейчас тут оставаться опасно.
Саша спросил в упор:
— Вы встречались с дедушкой в пятницу?
— Нет.
— И не поинтересовались, зачем он вас позвал?
— Он ответил, что это не телефонный разговор. Я предлагаю: поживи у меня.
— Нас Иван Павлович пока приютил.
— И долго это будет продолжаться?.. — Ненароков мельком взглянул на математика. — Вы упоминали о каких-то новых уликах.
«Совестливый учитель остался про улики выведать!» — цинично подумал Иван Павлович и покивал, закуривая.
— Скоро прихлопнем голубчика.
— Какие улики-то? — уточнил Саша.
— Преступник наследил в кабинете академика.
Из рук Анны выскользнуло тяжелое фарфоровое блюдо и с грохотом рассыпалось у ног математика.
— К счастью, — сказал он. — Я подберу.
Она отнесла поднос с посудой на кухню, остановилась у открытого окна, отсутствующе глядя в заросли сирени. Послышались шаги, он вошел с пестрыми осколками в руках.
— Анна, что с тобой?
— Ой, я не знаю. Ну просто детский какой-то страх.
— Детский? — Осколки громогласно просыпались в мусорное ведро. — Сегодня ты выглядишь совсем взрослой. — Он смотрел на ее косы, уложенные прекрасной короной вокруг головы.
— Иван Павлович, как жутко бывает жить.
— А можно — Иван? Хотя, конечно, я староват…
