— Поведайте. — Старик насторожился.
— В свое время узнаете. Не обижайтесь. — Я говорил с трудом; голова кружилась все сильнее от смертного какого-то аромата, слабого, но невыносимого. Я машинально принюхался к чаю — в стакане с подстаканником в руке приятный дух смородинового листа… Не то! — Неужели вы не чувствуете? — вырвалось у меня.
— Что такое? — всполошился доктор.
— Вчерашний запах.
— Ну и что? Букет роз… вон, на подоконнике.
По какой-то подспудной ассоциации идей я вдруг спросил:
— Доктор, а вы были женаты?
— Я давний вдовец.
— Давний?
— Тридцать лет назад овдовел.
* * *
До вечера бродил я по лугам-полям-лесам. Местность угрюмая, безлюдная (дичающий русский простор, крестьяне успешно сжиты со свету). Простор, в котором я ищу труп. Да, собственно, ничего я не искал, просто хотелось одиночества. Прошел через исчезающее кладбище, постоял средь репейников и лопухов перед черным мрамором — чернее надвигающейся ночи. И спрятать скорбный прах под мраморные своды…
В доме светилось одно окно — на нижнем этаже в Лариной комнате, в которой, возможно, она и родилась (после сообщения доктора эта девочка стала мне как-то ближе, родственнее). Я собрал валежник под вековыми стволами и разжег высокий, до неба, костер. Просто так, вдруг захотелось. Сухостой трещал, разговаривая, искры летели во тьму шипучими звездами, от едкого дыма покруживалась голова, было хорошо. Нет, в жизни все-таки что-то есть… Тем больше чести вовремя уйти.
Вышла художница в джинсах, в наброшенной на плечи темной куртке. Подошла, и мы стояли молча, соучаствуя пламенному бытию.
— Я узнал сегодня, что ты здесь родилась.
Она слегка улыбнулась — узкое смуглое лицо в играющем отблеске.
— Доктор донес? Да, мое появление на свет было драматическим.
— Твоя мама дружила с Марьей Павловной?
— Да нет, она была гораздо моложе… но отношения поддерживали, изредка общались. Мама вашу бабушку очень уважала.
— Родители живы?
— Мама умерла, а отец… ничего не знаю, они давно расстались.
— А мама ничего не рассказывала о тех драматических событиях? Я имею в виду смерть Митеньки.
— Кого?
— Неужто доктор не проболтался?.. Бабкин муж покончил с собой в ту ночь, как ты родилась.
— Как покончил?
— Отравился. Вместе со своей секретаршей.
— Надо же! Нет, ничего не знаю.
Ну да, она же говорила: прошлое для нее не существует.
— Я уезжаю на Волгу, Родион Петрович. Там сейчас закаты потрясающие.
— Надеюсь, ты не покидаешь Опочку из-за каких-то преувеличенных приличий?
