– Так, – сказала на добротной литературной латыни эта женщина, – проходите, Генрих, не стесняйтесь и ничего не бойтесь, потому что здесь вам не причинят зла.
– А я и не боюсь, мадам Анна, – ответил я, оглядываясь по сторонам, – ни в вас, ни в вашем обиталище нет ничего такого, что заставляло бы испытывать страх. Где сгущающийся по углам мрак, свечи, хрустальный шар и человеческий череп, скалящийся из темноты выщербленными зубами? Где, в конце концов, обычный для колдуний расшитый серебряными звездами засаленный халат, растрепанные седые патлы, сморщенная кожа и торчащий в пустом рту единственный зуб?
В ответ мадам Анна только рассмеялась и попросила меня прилечь на изящную кушетку.
– Для настоящего мага, – сказала она, сделав упор на слове «настоящего», – все эти атрибуты ярмарочного фокусника избыточны и даже вредны. Когда мы беседуем со своими пациентами, все их внимание должно быть сосредоточено только на нас, а не на различных отвлекающих внимание атрибутах. Главные инструменты настоящего мага – это его голос, руки и глаза.
Сказав это, мадам Анна изящно провела рукой перед моими глазами, отчего ноги мои начали подгибаться, а веки отяжелели в приступе неумолимой сонливости.
– Вам хочется спать, Генрих, – донеслось до меня откуда-то издалека, – спать, спать, спать. Вы спите, ваше величество, и видите очень интересный сон.
Одним словом, я даже не помню, как я с ногами оказался на той кушетке, бессильный и беспомощный, будто ребенок. Последнее, что я запомнил – это мадам Анна, впившаяся в мои глаза своим пристальным взглядом.
Тогда же и там же.
Анна Сергеевна Струмилина. Маг разума и главная вытирательница сопливых носов.
Когда я вошла в средоточие сознания короля Генриха, то поняла, что его главная проблема заключается в том, что все, кого он когда-либо любил и к кому был привязан, к настоящему моменту были уже мертвы. Мать, которую звали Жанна д`Альбре, шут и советник Шико, возлюбленная Габриэль д`Эстре, и даже первая, позабытая, казалось бы, супруга Маргарита Валуа, к которой юный Генрих все был искренне привязан, и не только из-за того, что она спасла его во время Варфоломеевской ночи. Все они теперь были представлены в его сознании мертвыми восковыми чучелами, наподобие изваяний из музея мадам Тюссо. Особенно жуткое впечатление производила статуя Габриэль д`Эстре с не рожденным младенцем на руках. Это была самая большая боль и самое большое отчаяние короля Генриха IV. Ведь в том случае, если бы Габриэль действительно удалось родить этого мальчика, он действительно собирался презреть все условности и жениться на своей возлюбленной, несмотря на ее недостаточную знатность. Те же, кто окружал его в настоящий момент, были ему чужды и даже противны.
